можно обнаружить преемственность и в поступках, и в позициях, и в интересах. Есть, однако, и отличия. Они касаются языковых практик и степени общественных притязаний. В позднюю сталинскую эпоху угроза террора умеряла социальные аппетиты номенклатуры. Образ 1937 года, изредка встречающийся в партийных документах годов сороковых, наполнен тем же содержанием, что и в известном докладе Н. С. Хрущева на XX съезде КПСС: страхом и неприятием. «Смутное и непонятное время», — как сказано в одном из официальных писем.
Для выражения своих притязаний номенклатура была вынуждена пользоваться мало приспособленным для этих целей идеологическим языком. Она претендовала на благоустроенный домашний быт, на коммунальные привилегии, наконец, на право распоряжаться отданной в ее ведение государственной собственностью. А говорить приходилось о достоинстве советского человека, готовности к самопожертвованию, коммунистической скромности, партийной дисциплине и большевистской бдительности.
103
Эмансипация номенклатуры образующая основное социально-политическое содержание последующих десятилетий советской истории, родом из конфликтов сороковых годов — периода ее утробного развития.
Отданная на суд читателям книга повествует о повседневных политических практиках, характерных для той эпохи. Их участники, как правило, представители советского
