— Кто же тебя воспитывал?
— Бабушка по отцу. Ей не хотелось на старости лет обременять себя маленьким ребенком, но она была женщиной строгих принципов и большого чувства долга. За год до того она овдовела, денег у нее было мало, и мы жили очень небогато. Хотя она никогда этого не говорила, я знала — дети всегда чувствуют это, — что была для нее обузой. Она предпочитала одиночество, и я почти всегда была предоставлена самой себе.
— Разве у тебя не было школьных подруг?
— Мою дружбу не поощряли. Бабушка всегда говорила, что следует держаться особняком, и не понимала, почему я должна вести себя по-другому.
— Наверное, ты чувствовала себя очень одинокой?
— У меня было несколько воображаемых подруг. К тому же благодаря воспитательнице детского сада, которая много занималась со мной, я очень рано научилась читать… — Увидев мрачное лицо Брета и боясь, что он неправильно понял ее, Мона быстро добавила: — Я не хочу сказать, что бабушка плохо относилась ко мне. Наоборот, она делала для меня все, что могла. Она настояла на том, чтобы я поступила в университет, выбивалась из сил, чтобы найти деньги на мои путешествия. А когда я получила диплом с отличием и пошла работать в «ЛФГ», она напыжилась от гордости как павлин и сказала, что игра стоила свеч.
— Что она сказала, когда ты собралась в Штаты?
— Она этого так и не узнала. Прошлой зимой она умерла. Иначе я ни за что не оставила бы ее… Смерть бабушки была одной из причин,'заставивших меня принять предложение провести год в Филадельфии. Срок арендного договора на дом кончился, и в Англии меня ничто не держало…
Какое-то время они шли молча, думая каждый о своем. А вокруг звучали музыка, смех и звонкие детские голоса.
Затем, покончив с неприхотливой едой, они вытерли пальцы, бросили бумажные салфетки в ближайшее мусорное ведро и пошли дальше.
Брет дружески взял ее под руку и спросил:
— Ну, с чего начнем?
Мона, рядом с ним чувствовавшая себя счастливой, беспечно ответила:
— Не имею ни малейшего понятия. Решай сам.
— В таком случае как следует повеселимся на аттракционах.
Словно пытаясь возместить Моне безрадостное детство, Брет не пропустил ни одного аттракциона, и за остаток дня она испытала больше удовольствий, чем за всю предыдущую жизнь.
Когда раскрасневшаяся Мона благодарила его, Брет со странной нежностью сказал:
— Любимая, как легко тебя порадовать… Вспотевшие, усталые, покрытые пылью, но безгранично счастливые, они шли к остановке. Проходя мимо лотка торговца ювелирными изделиями, Мона остановилась. Ее внимание привлекло узкое серебряное колечко необычной формы.
— Увидела свою мечту? — спросил Брет, потянувшись за бумажником.
Ах, если бы речь шла о кольце, чуть не сказала она. Ах, если бы… Она слегка покраснела, покачала головой и отошла от лотка.
— Как ты относишься к сувенирам? — Хотя Брет не наблюдал за ней, но безошибочно взял колечко, на которое она только что смотрела. — Примерь-ка.
Когда Мона замешкалась, он взял ее левую руку и надел колечко на безымянный палец.
— В самый раз.
Посмотрев на продавца, Брет спросил:
— Сколько?
Торговец передвинул жвачку из одного угла рта в другой, смерил покупателя оценивающим взглядом, решил, что запрашивать лишнего не стоит, и процедил:
— Двадцать долларов.
Брет кивнул, и две помятые бумажки сменили владельца.
Когда они пошли дальше, Брет обнял Мону за талию и вполголоса сказал:
— Наверное, не стоит носить его слишком долго. Палец может позеленеть.
Мона подняла руку, полюбовалась колечком и сказала:
— Ничего, рискну.
Брет слегка привлек ее к себе.
— В один прекрасный день — надеюсь, не слишком далекий — я куплю тебе что-нибудь подороже. У Тиффани.
Мону переполняли радость и чувство благодарности. Брет любил ее и хотел жениться на ней.
Никакие будущие подарки не могли быть дороже простого серебряного колечка и счастья, которое она испытала в тот день…
2
Было почти одиннадцать, когда они добрались до дому и начали подниматься по лестнице. Чувствуя, что Брет проводит ее до дверей и уйдет, Мона быстро спросила:
— Ты не зайдешь выпить кофе? — Она не хотела, чтобы этот волшебный день кончался.
Он посмотрел в ее умоляющие глаза и согласился.
— Но только на минутку. Мне придется рано встать, чтобы наверстать сегодняшний день.
Мона засыпала в кружки растворимый кофе и залила порошок кипятком. Они сели на застеленную ярким стеганым одеялом кушетку, которая служила Моне кроватью.
Когда кружки опустели, Брет поднялся и она проводила его до дверей.
Вплоть до сегодняшнего дня он ~ видимо, намеренно — вел себя очень сдержанно, ограничиваясь пожатием руки, братским объятием и поцелуем в щеку.
Но сейчас, когда он непринужденно наклонил темноволосую голову, Мона подставила ему губы. Последовала крошечная заминка, после которой Брет дал себе волю.
Это легкое прикосновение стало горящей спичкой, поднесенной к пороховому заряду.
Мона инстинктивно раздвинула губы, уступая легкому нажиму. Брет негромко застонал, крепко обнял ее, и их поцелуй стал еще более страстным.
Мона, у которой закружилась голова, прильнула к нему. Руки Брета погладили ее стройную талию, выпуклые бедра и ягодицы, а затем поднялись выше, к упругой груди.
Когда искусные мужские пальцы начали ласкать ее сосок, Мона затрепетала от наслаждения и неистового желания, о существовании которого до сих пор не подозревала.
Когда Брет с внезапной решимостью начал расстегивать пуговицы ее платья и переднюю застежку лифчика, Мона готова была помочь ему, но у нее слишком дрожали руки.
Раздвинув полы платья, он прижался лицом к ее груди и по очереди обхватил губами соски.
Ощущение было таким сильным, что Мона чуть не потеряла сознания. Тем временем он встал на колени, спустил с нее нарядные трусики, провел губами по плоскому животу и добрался до лобка, поросшего шелковистыми темными волосами.
Острое чувственное наслаждение заставило ее негромко вскрикнуть.
Брет поднялся на ноги и хрипло сказал:
— Все хорошо, любимая. Все хорошо.
Внезапно испугавшись, что он хочет уйти и оставить ее одну, Мона обвила руками шею Брета и прижалась к нему.
Долю секунды он колебался, а затем, к великому облегчению Моны, снова поцеловал ее. Спустя мгновение он нагнулся, легко взял ее на руки, отнес на кушетку и положил на одеяло.
Сердце Моны стучало, во рту пересохло. Она во все глаза следила, как Брет снимал с себя одежду, а затем раскрыла ему свои объятия.
Первый опыт физической любви оказался чудесным. Несмотря на одолевавшее Брета желание, он оказался терпеливым, искусным и щедрым любовником.
