Воспаление колец

– А-а-ах та-ак... – еле выговорил он.

– И так, и эдак, – ухмыльнулся Дуршлаг и показал генералу язык. – Ха! Правильно сказал Цитрамон...

– Что? – вскинулся Шмурдяк. – Цитрамон? Вот ты и проговорился! Значит, ты, Урюк-Пхай, шпионишь в пользу Мордорвана? Ах ты р-резидент! Р-ренегат! Собрался отдать кольцо Цитрамону? Убью! Р-разорву! Р- разрежу! Р-разметаю! – Он замахнулся тесаком, но Дуршлаг отступил на шаг и визгливо крикнул:

– Эй, Джексон! Питер! Орландо!

Из темноты вынырнули три коричневых, крайне отвратительных чморка, причем один из них был с бородой и в очках.

– Прирежьте этого гада, ребята! – мстительно улыбнулся Дуршлаг.

Шмурдяк взревел, готовый кинуться в битву; коричневых чморков он боялся меньше, чем тараканов на своей кухне.

– Рахитанцы! Рахитанцы идут! – вдруг завопили издалека. – Спасайся кто может, однако!

Вопили, естественно, сами рахитанцы, и их внезапное появление произвело на чморков сокрушительное действие. В стане Шмурдяка началась паника: чморки заметались туда-сюда, побросав копья, щиты и гармошки; многие под шумок занялись гомосексуализмом.

– Каратели! – взвизгнул Шмурдяк. – Быстро, все в каре! Цурюк! Цурюк, сукины дети!.. Ай, шайзе!

Он ухватился лапами за зад и совершил дикий прыжок в высоту. Точно посредине того самого места торчало увесистое копье совсем не рахитанского производства. Оскалив влажные клыки, Дуршлаг метнулся вперед и вскинул над головой громадный разделочный нож. Его расчет был верен, однако Шмурдяк, совершив в воздухе кульбит, приземлился на нож наиболее защищенным местом, а именно – бронированной ширинкой. Острие царапнуло молнию, а потом рука половника подломилась, и Шмурдяк обрушился на его голову всей своей массой.

«Хрясь!» – и шейные позвонки половника превратились в труху.

Шмурдяк резво вскочил и начал выдергивать из зада копье.

– Да честному воздастся! – прокомментировал он, пнув бездыханного Дуршлага. – О, майн готт, оно застряло! Проклятая резьба!

Он попытался выкрутить копье из задницы, однако тут Опупин, которого достали все эти яйца, кольца и ногоприкладства, вскочил и так звезданул генерала куском шкряба по морде, что тот упал. Он повалился на спину и, естественно, нанизал себя на копье, которое с мерзким чавкающим звуком вышло чуть ниже пупка окровавленным стеблем бамбука.

– Слинчев бряк! – таинственно возвестил Шмурдяк и приказал долго жить.

– В лес! – крикнул Опупин. – Скорее!

Сграбастав Марси за шиворот, он парой оплеух привел братца в чувство, и они побежали, перескакивая костры и чморков, занимающихся непотребством.

В тот миг, когда хрюкки шмыгнули под деревья, конные рахитанцы ворвались в лагерь и принялись закалывать чморков раскладными дротиками. Напуганные чморки сопротивлялись вяло, кое-кто пытался удрать – таким швыряли вдогонку томагавки, которые с тупым звуком врубались между лопаток. Раненых и молящих о пощаде беспощадно затаптывали оленями.

Брызгая слюной и вереща, сыны степей быстро довершили разгром, и, спрыгнув с оленей, начали скальпировать чморков, многие из которых еще подавали признаки жизни. Затем, выкупавшись в крови супостатов, рахитанцы развели большие костры и пустили чморков на победный ужин, после которого затеяли танцы на обглоданных костях под аккомпанемент бубнов, тарахтелок, мычалок и сопелок.

Израненные и мокрые от пережитых кошмаров, хрюкки брели по лесу до рассвета. Наконец взошло солнце; в лесу настал новый, сумеречный день.

– Мне плохо! – пискляво пожаловался Марси. – Я устал и хочу есть. А еще я, кажется, простудил свою мочеполовую систему! – И он выругался самыми последними словами.

– Кончай ругаться! – приструнил его Опупин. – Так делают только безкультурные болваны!

– Так ты думал, что я культурен? – хохотнул Марси, и в доказательство обратного попытался засунуть в ноздрю большой палец ноги. – В чем-чем, а в культуре меня заподозрить трудновато! Понял, да?

– ГАРБАБАК МАРБАК БЕРДАК! – вдруг торжественно пророкотало над их головами.

– Ой! – замер Опупин. – Это... это...

Марси молча указал куда-то вверх. Опупин поднял взгляд и, сдавленно охнув, сел на землю.

Над хрюкками возвышалась неописуемая в своем уродстве фигура: трехметровый горбатый старик с мордой алкаша, украшенной длинной бородищей в форме веника, заинтересованно смотрел на них запавшими зелеными глазами. Его голый череп напоминал бильярдный шар. От широких округлых плеч веяло первобытной мощью. Морщинистая серо-зеленая кожа – точь-в-точь древесная кора – покрывала массивное тело... Старик был совершенно гол, но то, что разглядели хрюкки на причинном месте, вообще не стоило упоминания: ПРИРОДА ТАК ОШИБАТЬСЯ НЕ МОЖЕТ!!! На обвисшем брюхе старика виднелся лыковый пояс с набором загадочных баночек, бутылочек и баллончиков. Надписи на них мало что сказали хрюккам: «антижук», «античервин», «ДДТ», «дихлофос», «карбофос» и «хлорофос». В длинных узловатых пальцах старик зачем-то держал широкий лист лопуха.

– ХУ А Ю? – проскрипел он, и от звуков его царственной речи с ближайших деревьев посыпались листья, сучья и пара белок, умерших от страха.

– Хрюкки мы, – быстро сориентировался Марси. – А ты что за чудо?

– Свиньи, – разочарованно вздохнул великан. – Одни свинские морды вокруг, что за жизнь настала?.. А кто я? Я хеербумм донт, ясно?

– Хреновзонд? – ужаснулся Опупин. – А мы таких не знаем...

Старик издал звук, похожий на скрип падающего дерева.

– Недоросли... – с усмешкой протянул он. – Хеербумм... Я ж сегодня еще не пил, и на тебе – галюники пошли. Ну ладно. Как пришли, так и уйдут, хе-хе-хе! Я – донт их рода лесного урода, то бишь народа – парадонтозов! Сокращенно – донт, ясно? Я – знаменитый Ревень, Пастырь Леса, или проще – Скотовод. Да-да, Ревень Скотовод, так меня все зовут!.. Неофициально я – Ревень Сучколоб, для друзей – Бревно, но только для близких! Хыымм быымм дыр-дыр хлоп! По выходным и будням, короче, всегда, я – директор этого чудного заповедничка. Кто в этом лесу будет ветки ломать, того я сам – хе-хе – заломаю! Ясно?

– Куда уж ясней, – заверил Марси, скосив глаза на громадный кулачище в миллиметре от собственного носа.

– То-то же! – Настроение Ревеня слегка улучшилось. – Ребятки, теперь вижу: вы настоящие. А то я все думал – галюники пошли. Буумм хуумм трамм па-памм! Гоп! Гоп! Гоп ля-ля! Не знаю, кто вы, но появились вы в самый неподходящий момент, в тот момент, когда мне припекло, и я решил присесть, чтобы сделать барурум.

– Что сделать? – не понял Марси.

Опупин пихнул братца локтем.

– Я тебе потом объясню! – прошептал он.

– Объясни, объясни, – добродушно прогудел Ревень. – Думаю, это несложно будет даже показать. Но вот я, как и всякое разумное существо, в такие моменты стремлюсь остаться в одиночестве... Хаум-баумм дрынь бу-бу!.. Так что я буду вам очень признателен, если вы на время барурума оставите меня одного. Скажем, зайдете вон за тот дуб и подождете меня там. Я скоро закончу... мне так кажется... и мы отравимся... хм, отправимся... да-да, мы отправимся соображать на троих!

Хрюкки сделали, как сказал Ревень, и вскоре он действительно закончил, о чем оповестил хрюкков и лес протяжным радостным ревом. Тогда они, слегка робея, вышли к нему. Без лишних разговоров донт сгреб их широкими ладонями и усадил на выступ своего горба.

– Ко мне, ко мне, ко мне домой! – пропел он и отправился в путь, причем деревья и кустарники