молитвы.
Молитву чистою — Старец считал, когда она приносится с умилением, так что и сердце и ум согласно живут словами произносимой молитвы, которая ничем при этом не перебивается, т. е. ни рассеянностью внимания на что-либо внешнее, ни размышлением о чем-либо постороннем данной молитве. Этот вид молитвы является, как сказано выше, нормальным религиозным состоянием, весьма плодотворным для души; в той или иной мере он известен очень многим верующим, но лишь в редких случаях он переходит в молитву совершенную.
Другой вид чистой молитвы — это когда ум заключен в сердце и там безмолвно, вне посторонних мыслей и образов, поучается в памяти имени Божия. Это молитва сопряжена с постоянным подвигом, она есть действие, зависящее в известной мере от произволения человека; она есть — труд, аскетическое делание. Все что было сказано выше об этом удивительном образе умной молитвы, а именно, что он дает возможность видеть помысл, прежде, чем тот войдет в сердце, или, условно выражаясь, дает возможность контролировать глубины подсознания, дает возможность освободиться от смятения, в котором держится человек по причине постоянного восхождения возможных влияний из темной области подсознания, вернее — глубокой бездны греховной космической жизни, — все это составляет отрицательный аспект этого делания, в то время как положительный аспект его превосходит всякую человеческую идею.
Бог есть Свет неприступный. Его бытие превыше всякого образа, не только вещественного, но и умного, и потому доколе ум человеческий занят мышлением, словами, понятиями, образами — он совершенства молитвы не достиг.
Тварный человеческий ум, тварная человеческая личность в своем предстоянии Уму Первому, Богу Личному только тогда достигает подлинно чистой и совершенной молитвы, когда от любви к Богу оставит позади всякую тварь, или, как любил говорить Старец, совершенно забудет мир и самое тело свое, так что не знает уже человек — был ли он в теле или вне тела в час молитвы.
Такая в преимущественном смысле чистая молитва — есть редкий дар Божий, она никак не зависит от человеческих усилий, но приходит сила Божия и с неуловимою осторожностью и неизъяснимою нежностью переносит человека в мир Божественного света, или лучше сказать — является Божественный свет и любовно объемлет всего человека так, что он уже ни о чем не может вспомнить, ни о чем не может размышлять.
Имея в виду эту последнюю молитву, Старец говорил: «Кто чисто молится, тот богослов».
Кто не имел этого опыта, тот богословия, понимаемого, как состояние боговидения, — не достиг. Ум, никогда не испытавший чистоты, ум, никогда не созерцавший вечного Божественного света, как бы он ни был изощрен в своем интеллектуальном опыте, неизбежно подвержен воображению и в своих попытках познать Божественное — живет гаданиями и строит домыслы, которые, к сожалению, нередко принимает за подлинные откровения и богосозерцания, не понимая своей ошибки.
В основе безмолвия лежит заповедь Христа: любить Бога всем умом и всем сердцем
НЕКОТОРЫЕ Святые Отцы в своих аскетических творениях проводят различие между двумя образами духовной жизни — деятельным и созерцательным, именуя первый из них — путем хранения заповедей.
Старец Силуан мыслил несколько иначе: он тоже разделял жизнь на деятельную и созерцательную, но и ту и другую рассматривал именно как хранение заповедей. Главной основой аскетического умного безмолвия для него были слова первой заповеди: — возлюби Бога всем сердцем, всем помышлением, всей душою. Он пишет:
«Кто познал любовь Божию, тот скажет: не сохранил я заповеди. Хотя я и молюсь день и ночь и стараюсь всякую добродетель творить, но заповеди о любви к Богу я не исполнил. Лишь редкие минуты постигаю я заповедь Божию, но душа хотела бы все время пребывать в ней. Когда к уму примешиваются посторонние мысли, тогда ум помышляет и Бога и вещь; значит заповедь: любить
В аскетическом опыте чистой молитвы — ум, совлекшийся всякого образа и понятия, удостаивается, после глубокого покаяния и многого плача, подлинного боговидения.
Умное безмолвие всегда встречало много противников, особенно на западе, которые, не обладая необходимым опытом, в своем отвлеченном подходе к этому образу молитвы — думали, что речь идет об искании какого-то механического приема, приводящего к Божественному созерцанию. Но это, конечно, не так.
Бог, абсолютно свободный, не подвержен никакому механическому воздействию и вообще никакому принуждению. Умное безмолвие сопряжено с великим самоотречением и есть подвиг наитруднейший. Произволение человека на это великое страдание ради лучшего сохранения заповедей Божиих — привлекает Божию благодать, если подвиг сей совершается в духе смирения.
Гордый человек, какие бы приемы ни употреблял, подлинного богообщения не достигнет. По одному желанию человека — ум не соединится с глубоким сердцем, а если и проникает как-то в сердце, то видит там только самого себя, свою тварную красоту, которая великолепна, ибо создана по образу Божию, но Бога истинного не обретает.
Вот почему блаженный Старец, борясь за то, чтобы смириться, прибегал к тому огненному оружию, которое дал ему Господь:
«Держи ум твой во аде, и не отчаивайся».
Этот не изощренный интеллектуально человек, «простец» и «невежда», многажды удостоился чистого умного богосозерцания и потому действительно имел основание говорить: «Если ты чисто молишься, то ты богослов». И еще: «Верующих на земле много, но таких, которые знают Бога, очень мало».
Под знанием он разумел не гностические богословские построения, но опыт живого общения, опыт причастия Божественного света.
Знание — с о — б ы т и е.
Антропологическая основа умного безмолвия
ПРЕСЛЕДУЯ в данном Житии изложение положительного опыта Старца, насколько это возможно для нас, мы не желаем придать нашему труду научно-формальный характер и потому принципиально уклоняемся от многих сопоставлений и ссылок на Творения Святых Отцов.
Настоящий труд — есть попытка дать образ Старца и описание пройденного им духовного пути, который хотя и лежит всецело в русле аскетического предания Православной Церкви, но, как подлинно живое явление, носит на себе печать своеобразия и неповторимости.
Догматические вопросы, затрагиваемые здесь, не составляют богословского трактата. Мы останавливаемся на них, исходя из того факта, что догматическое сознание органически связано со всем ходом внутренней духовной жизни. Измените в своем догматическом сознании что-либо, и неизбежно изменится в соответствующей мере и ваш духовный облик и вообще образ вашего духовного бытия. И наоборот, уклонение от истины во внутренней духовной жизни повлечет изменение в догматическом сознании.
Говоря об умном безмолвии, которое так любил Старец, мы считаем не лишним в немногих словах изложить антропологическую основу этого делания, как она выясняется из самого опыта. Антропология Старца может быть выражена словами Пр. Макария Великого и Преп. Исаака Сирина, творения которых он прекрасно знал.
«Душа не от Божия естества и не от естества лукавой тьмы, но есть тварь умная (noera),
