ПОКОЛЕНИЕ КИТЕЖ. Опыт построения мообщества

взрослым обсуждать внутренние проблемы личности, указывать на ошибки и недостатки, вместе находить выход из психологических тупиков. Мы не уверены, что такой подход оправдает себя в других случаях, но в условиях Китежа он постепенно становится элементом культуры.

Дальше позвольте мне процитировать некоторые стенограммы собраний. Так создастся более общее представление о диапазоне обсуждаемых тем, которые сейчас доступны детям в Китеже, и глубине их разбора.

Рома, 15 лет:

— Я впервые ощутил, что это значит писать книгу. Надо было срочно статью для стенгазеты изобразить, ну я и втянулся. Мне понравилось, я даже забыл о времени.

Алина, 1 3 лет:

— Мне было четыре года, когда я приехала в Китеж со своей мамой. Тогда я была счастлива и любила Китеж, как свой дом. Через год я пошла в школу, и начались трудности в жизни и отношениях с одноклассниками. В моей семье оказалось семь приемных братьев и сестер, мне пришлось столкнуться с завистью и ревностью. Когда мне что-то не нравилось, я шла жаловаться к маме. Я была замкнутой и никому не доверяла. Но потом мне удалось несколько раз поговорить с Вовой. Он мне помог понять, что происходит. Однажды я проснулась и увидела в зеркале не умирающего лебедя, а лицо девочки, излучавшей счастье. Я приняла новых братьев и сестер. И мне нравится помогать другим.

Стас, 16 лет:

— Я почувствовал радость от чтения. Не мог больше зубрить физику и взял Булгакова «Мастера и Маргариту», так, кусочек почитать. И вдруг чувствую, я вживаюсь в нее. Прямо провалился в книгу. Я прочитал, а след до сих пор остался, и я все еще немного живу в этом. Не буквы читаю, а… ну не знаю, как бы живешь двойной жизнью. Закрыл книгу, а она все продолжается. А потом я размышлял о будущем. Пытался увидеть его в разных формах, мысленно вынимал кого-нибудь из нас и думал, смотрел, что будет без него. И первым я убрал Диму. Посмотрел и думаю, ну на фиг, ничего без него не выходит, и вернул его. Мало без кого можно обойтись в нашем будущем.

Егор, 15 лет:

— У меня претензия к Володе. Он не очень любит напрягаться. Когда мы работаем, он имеет тенденцию где-нибудь втихую спрятаться.

Володя, 14 лет:

— Нет. Я меняюсь… Я недавно таскал уголь в дом Тамары. Обычно, когда Стас ставит меня туда работать, я натаскиваю только полкороба, а тут я подумал, что надо все-таки исполнять обет «научусь труду и терпению», и натаскал полный. Не прохалявил. Так мне и самому стало лучше.

Лора, 1 3 лет:

— Я поняла, что не хочется быть дояркой или уборщицей. Может, стану врачом. Если нужно будет, стану жить в городе, работать. Но меня не привлекает городская жизнь. Когда мне было пять лет, я хотела стать космонавтом, в девять — дизайнером, но потом подумала, зачем в Китеже космонавт или дизайнер?

Хочется кому-то помочь, но, прежде всего, нужно заняться собой, своим образованием.

Шурик, 16 лет:

— У нас было четыре дня каникул, и я вдруг обнаружил, что устаю от того, что мне нечего делать. До этого весь день был расписан и насыщен… надо было куда-то бежать, что-то творить, организовывать. А тут никто не командует. И вот у детей уже кислые физиономии, и никто ничего не хочет. Я подумал, а как же во взрослом состоянии. Там-то, ведь, никто подгонять не будет, значит так и закисну?

Слава, 15 лет:

— Я заметил, что по-другому смотрю на жизнь и на учебу, и на работу. Я знаю, есть много сложностей, но нет такого, чего нельзя исправить. Мне все интересно. Китеж постоянно меняется, а вслед за ним меняюсь и я.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

После «лихих девяностых» наше общество вновь возвращается к гуманизму. Широко осознается нравственная необходимость спасения детей, потерявших родителей, и тех детей, которых калечат семьи алкоголиков.

Но реальность XXI века и задачи развития России уже толкают нас к следующей ступени в будущее — к осознанию более сложных законов развития и формирования человеческой личности.

У нас как-то принято сравнивать себя с Западом. Поэтому более простым путем кажется заимствование уже принятых там систем детского воспитания и ювенального законодательства. Но этот простой путь ставит нас опять в положение догоняющих. Нужно ли заимствовать то, что заведомо будет признанно неприемлемым через пару десятков лет? Например, во многих западных школах учителям запрещено просить ребенка стереть с доски. Мол, а за что тогда платят учителям зарплату! В походе запрещают детям рубить дрова и разводить костры. Если ребенок обожжется или порежется, то учитель может оказаться на скамье подсудимых. Законодательная база европейской цивилизации превращается в смирительную рубашку, в панцирь, который уже не столько защищает, сколько препятствует росту и развитию личности.

Дело не только в естественном российском патриотизме. Наша история свидетельствует, что у нас воплощаются в жизнь только те ОБРАЗЫ БУДУЩЕГО, которые реально опираются на наш национальный характер и образ жизни. Свои программы использовать рациональнее — они уже заточены под наше мировосприятие. Мы можем и должны создать свою передовую систему воспитания, опираясь на богатейшие традиции отечественной педагогики.

Если мы хотим действительно вернуть в наш гуманный, цивилизованный мир тысячи человеческих душ, необходима тонкая система отбора и заботливого всестороннего развития каждой индивидуальности. Это особая работа, для которой требуются профессионалы и специальная развивающая среда. Для этого нужна гибкая, лишенная бюрократических ограничений система партнерства «пилотных» социальных проектов и социально-ответственных финансовых структур. Наша технология развивающей среды не требует никаких дополнительных затрат, деньги государство и так расходует не скупясь. Да нужны люди с особым душевным складом, но их-то в России всегда было немало. А в обществе рыночной конкуренции они вообще плохо выживают, и сейчас они оттеснены на периферию экономической жизни. Для них модель Китежа была бы наилучшим способом и существования, и самореализации.

Дети — наше самое дорогое национальное достояние. И они стоят любых усилий, потому что только через них открываются для России врата в будущее.