выхватил кинжал и бросился на лавочника Мази. Стоявший рядом Ахмед, сын Акбулата, успел схватить его и отвести назад.
— Не горячись, Дасу. Убьешь дерьмо, а скажут, что человека убил. Да пусть едет, тебе-то какое дело. А мы никуда не поедем.
— Погонят, как баранов вас погонят! — не унимался Мази.
— Не рычи, собака!
— Все уйдем в горы и будем биться с войсками падишаха!
— Кенти! — крикнул Ибрагим. — Я еду в Турцию. Падишах лишил меня отца, братьев, свободы, земли. Теперь он хочет отнять у меня веру. С этим я не смирюсь. Даст турецкий султан землю — хорошо, не даст — переживу, земли у меня и тут нет. Но я хоть умру мусульманином, и дети мои останутся мусульманами.
Завтра все, что у меня есть, повезу в Шали на базар.
— Подумай, кому нужны твои тряпки, Ибрагим? — с горечью воскликнул Али.
— Кому? Тем же совдегарам[71], что уже рыщут по аулам, вынюхивая, где и чем можно поживиться,
— Правду говоришь, — согласился Али. — Несчастье одних служит лестницей к счастью для других.
ГЛАВА VIII. ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ АБРЕКА ВАРЫ
Чеченцев, как своих врагов, мы старались всеми мерами унижать и даже их достоинства обращать в недостатки. Мы их считали народом до крайности непостоянным, легковерным, коварным и вероломным потому, что они не хотели исполнять наших требований, несообразных с их понятиями, нравами, обычаями и образом жизни. Мы их так порочили потому только, что они не хотели плясать под нашу дудку, звуки которой были для них слишком жестки и оглушительны…
Генерал М.Я. Ольшевский
Приближалась холодная зима. Уж давно покрылся снегом Чеберлоевский хребет, а теперь и подножия гор за ночь выстилало белым инеем.
Холодно и тоскливо в голых лесах.
Холодно в древних каменных башнях, сырых пещерах.
Но у абреков других пристанищ нет. Одежда их обветшала настолько, что продувается насквозь, словно сито. Даже от грубой постели отвыкли абреки. Сегодня они здесь, завтра там.
В других башнях, в других пещерах. Только все они одинаковы:
холодные и мрачные. Люди зазывают абреков в аулы, оказывают им посильную помощь. Но абреки боятся останавливаться там.
Во-первых, если власти узнают, что абреки ночевали в каком-то ауле, то жителей его сурово наказывают. Во-вторых, теперь в аулах немало подлецов, явных или тайных царских прислужников, всегда готовых бежать с доносом к властям. Генерал же Туманов обещал за голову Вары пять тысяч рублей награды. Предатели посчитали такую сумму за голову знаменитого абрека оскорбительно низкой, на что генерал Туманов возразил, дескать, царь за голову самого Шамиля предложил всего десять тысяч. Что такое пять тысяч рублей, если царские власти за один только день сдирают с Чечни более десяти тысяч? С аула, на территории которого найден труп убитого царского прислужника, взымается штраф в тысячу рублей. Вора или просто подозреваемого в воровстве, независимо даже от того, виновен он или нет, без суда отправляют на каторгу в холодную Сибирь.
Его же аульчан заставляют возмещать убытки от якобы похищенного им добра в пятикратном размере. Даже в том случае, если нет явных улик. Лишь бы был след на территории аула. А ведь дни без убийств или краж выпадают редко. У Туманова много денег. Очень много. А давать за захват грозного Вары — живого или мертвого — всего каких-то пять тысяч рублей… Что ж, пусть ждет… Сперва он обещал тысячу, теперь сумма достигла пяти тысяч. Пусть цена за голову Вары повысится до десяти и сравняется со стоимостью головы Шамиля. А мы пока потерпим.
Ведь не случайно говорят, что Бог любит терпеливых…
Вот так думают вероломные враги Вары, а значит, и враги народа.
Сегодня Вара, как это ни опасно для его жизни, идет в аул. Его семья живет в Малых Атагах. Вернее, еще находилась там два-три дня назад. И она должна быть там, если непредвиденные обстоятельства или опасность не заставили ее перебраться в другое место. Давно Вара не видел своей жены и детей. Давно он не был в родном ауле. Ему до смерти надоело, уподобившись голодному волку, скитаться по лесам и горам. Но и вернуться в родной дом уже нельзя. Он не сможет помириться с царскими властями.
Почему?
Ответ короткий: Варе, как и всему народу, нужна свобода. Ему тоже хочется, чтобы его родные горы были никому не подвластны.
Варе, как и всем, не хочется надевать на шею царское ярмо, быть рабом. Вот почему в течение восьмидесяти лет проливается кровь горцев и кровь тех, кто идет с оружием в руках на их родную землю. Никакой падишах, никакой инарла не имеет права вторгнуться в дом Вары, изгнать из него семью и стать в нем хозяином. А тем более — лишить народа, земли, отобрать у него свободу. Ведь ни Вара, ни его отец, ни его предки, да и весь его народ в целом никогда не вторгались в чужие страны, на чужие земли, не лишали свободы других людей, другие народы.
Пока царские инарлы не пришли сюда, в горы, его предки жили тихо и спокойно. Мирно обрабатывали свои клочки земли, а кровь проливали только на охоте, добывая себе пищу, и всегда радушно принимали любых гостей.
Варе — пятьдесят. Он родился в войну и всю свою жизнь видел войну. Кровь. Пламя. Стоны. Крики. Варе не дали жить в своем собственном доме. Ему сказали: 'Не ты хозяин этого дома, а мы'. И тогда Вара взял в руки дедовское оружие. Но у Вары не хватило сил отстоять свой дом от царских инарлов, пришедших издалека и бесцеремонно расположившихся в нем, как в своем собственном.
Силен русский падишах. Не счесть его войска. И Вара не справился с ним. Как, впрочем, и его предки. Но Вара уверен, что рано или поздно народ отстоит свою независимость. Все надежды возлагаются на собственные смелость и мужество, на беспредельную любовь и верность родине, на густые леса и суровые горы родного края.
