— Что же с нами будет? — сдавленно вскрикнула Зазу и кинулась на грудь Кабират, самой старшей из женщин, пришедших на проводы.
— Успокойся, Зазу, — утешала Кабират. — Бог не допустит несчастья… Не должен допустить…
Женщины заголосили.
— Хватит, Кюри! Выводи быков на улицу, — сморщившись, словно от боли, крикнул Мачиг.
Арба протяжно заскрипела и медленно тронулась со двора.
В последний раз Мачиг переступил порог родного дома. При виде пустых стен, горло Мачига перехватило. Здесь родились его отец, дед, прадед. Вот из этого окна впервые увидел мир и он, Мачиг. Теперь этот ветхий домик похож на покойника, и окна его напоминают пустые глазницы. Мачиг прошел в сад. На деревьях уже появились цветы, но большинство их стояло подобно скелетам. На их стволах виднелись черные зарубки, сделанные топорами солдат во время разгрома аула.
С другого конца аула до Мачига донесся протяжный распев мужских голосов.
— Прости, Аллах! — Мачиг смахнул со щеки скупую слезу. Утром он уже сходил на кладбище и простился с могилами предков.
— Простите меня! — теперь шепотом произнес он.
Тело Мачига отправлялось в Турцию, душа же навеки оставалась здесь, в родном доме. Кинжалом Мачиг вырезал кусок земли, завернул его в чистую тряпицу и спрятал за пазухой.
— Вот теперь все, — проговорил Мачиг, взглянув на поджидающею его Васала.
Васал потупился. Он понимал Мачига. Тоска по родине не умерла в Васале. Она жила в нем и вместе с ним должна была сойти в могилу…
— Я провожу тебя до хребта.
— Не стоит. Двери, окна и калитку закроешь потом, после нас.
Если не трудно будет, присматривай за домом. Кто знает, как все обернется. Если через год не вернусь, распоряжайся домом по своему усмотрению: хочешь — оставь себе, нет — продай.
Мачиг подошел к женщинам и простился с каждой отдельно.
— Провожайте нас улыбками, — приговаривал он. — За счастьем едем!
— Прощайте!
— Доброго пути!
— Да поможет вам Аллах и пророк его!
— Не забывайте нас!
— Зазу, счастья тебе!
— Счастья всем вам!
Из-за поворота показалась кавалькада всадников. Впереди в высокой каракулевой шапке, низко сдвинутой на лоб, на белом коне важно восседал мулла Шахби. Белоснежная черкеска из дорогого сукна и серебряная сбруя его коня говорили о том, что мулла собрался в дальнюю дорогу. Чуть поодаль от него ехали Арзу, Маккал, Чора и Али. За всадниками тянулись повозки. И здесь арба муллы была первой. Грузная Бежу гордо восседала на ее передке. Рядом с арбой, погоняя волов, ехал Хабиб. За второй волочил искалеченную ногу мрачный Гати. Эсет все никак не могла оторваться от многочисленных братьев и сестер. Все они безудержно рыдали. Наконец она догнала повозку и, не переставая рыдать, пошла с ней рядом.
Арба Мачига пристроилась последней и, немилосердно скрипя колесами, медленно потащилась по пыльной дороге. Угрюмый Кюри шел впереди, ведя быков за налыгач. В повозке среди испуганных детей сидела Зазу с опухшими от слез глазами. Рядом, прикрыв лицо черным платком, семенила Зару. Позади, завершая эту необычную процессию, закинув руки за спину, шли Мачиг и Васал.
— Не послушался ты меня, Мачиг, зря, конечно, едешь, — говорил Васал, — что ж, дело твое.
— Не надо, Васал. Все уже решено, — отвечал Мачиг, не поднимая головы и бессмысленно глядя себе под ноги. — Говорим…
говорим. А душа горит… Не надо…
— Я не верю, что у турок будет легче. Но дай Бог, дай Бог…
— Ты настоящий друг, Васал. Спасибо тебе.
— Если что, то возвращайся сразу.
— Ладно, Васал.
— Без родины — не жизнь, Мачиг. Здесь трудно ли, нет ли, но ты в своем родном доме. Не зря говорят: свой ад лучше чужого рая. Правильно говорят.
— Согласен, Васал, согласен. Лучше жить нищим на родине, чем падишахом на чужбине. Слышал. Но как жить? Ты видел русских здесь; о том, что они творили, тебе не надо рассказывать. Но и Андрея, и Яшку, и Корнея ты знаешь. Очень хорошие люди! Если бы и другие русские были на них похожи, я бы не уехал…
— Не говори так, Мачиг. Ну хорошо… Только ведь из русских-то ты кого видел? Солдат да офицеров. Но русский народ не видел.
И как живет, не знаешь. Ты забыл, что Яшка рассказывал? И про свою судьбу я тебе говорил. Богатые есть везде, они не разбирают, кто ты — чеченец или русский. И в Турции точно так же. Сам убедишься скоро. Не найдешь ты правды, нет ее на свете, Мачиг.
— Мне больно слушать тебя, брат.
