«И так будет со всяким, кто покусится», — обещали из темноты глаза кота Шпунтика.
ЭПИЗОД 9
Бюстик Председателя
Тополиный пух поплыл над городом.
Чижиков, благополучно поменявший часть рублей на доллары, шел вдоль державного течения Невы, касаясь рукой берегового ее гранита.
Ночь прошла ужасно: Котя почти не спал, так и этак прокручивая в голове историю с обнаруженными тайными листочками из дневника деда — внезапно выжившего из ума, а потом пришедшего в себя. К утру вконец истомленный Чижиков незаметно задремал, но сон его оказался недолгим. Котя внезапно, рывком проснулся — от невыразимого и необъяснимого ужаса, чувствуя, как на глазах покрывается липким холодным потом. В комнате было пусто, но Чижиков готов был поклясться, что он здесь не один, что рядом — буквально в двух шагах от кровати! — стоит кто-то невидимый и пристально сверлит Котю внимательным, изучающим взглядом. И это ощущение было настолько реальным, что Чижиков замер в страхе, постаравшись сделаться как можно меньше и незаметнее. Он лишь судорожно шарил взглядом по темным углам и, конечно же, никого в них не находил. Как в далеком детстве, когда маленький Котя, подобно многим, боялся темноты и того монстра, ужасного и беспощадного, что живет под кроватью и вот- вот оттуда вылезет. Спасение было в одном: замереть, чтобы монстр не заметил, а еще лучше — как можно быстрее с головой забиться под одеяло. Побоявшись так какое-то время, Котя благополучно засыпал, а утром, при свете дня, бесстрашно заглядывал под кровать в поисках монстра, но ничего и никого там не находил — кроме пыли, разумеется.
С тех пор прошли годы, монстр истончился и исчез весь, а Чижиков стал сильный, высокий и взрослый. Он и помыслить не мог, что однажды проснется вот так — среди летней светлой питерской ночи и будет в ужасе вжиматься головой в подушку, стараясь не дышать и потеряв способность рассуждать хоть сколько-нибудь здраво!.. Внезапно в коридоре рявкнул Шпунтик — в потное лицо Коти ударил тугой порыв ветра, словно кто-то невидимый рядом с ним резко развернулся и быстро пошел прочь — и наваждение тут же рассеялось, пропало. Чижиков сел на кровати и трясущейся рукой натянул на себя съехавшую на пол простыню: ему было очень и очень неуютно.
Больше заснуть не получилось, и Котя пошел на кухню. Там он курил до остервенения, пока во рту от табака не стало совсем погано, а на душе не развиднелось. Мысли легли на вчерашний курс: Чижиков вновь и вновь пытался связать листочки из дневника деда с сундучком, который он продал антиквару. А еще был некто Сергей, имеющий обыкновение вновь появляться там, откуда его только что выгнали! Мозаика из столь разных элементов складываться никак не хотела… Конечно, проще всего было бы найти Сергея и попробовать вызвать его на откровенность, но такую перспективу Котя сходу отмел: Сергей ему крайне не понравился.
Зацепок практически не оставалось — за исключением найденных в «Илиаде» иероглифов.
Честно сказать, Чижиков не возлагал на иероглифы никаких надежд, но поскольку днем все одно собирался навестить старого приятеля Федора Сумкина, которого наметил пустить на постой в свою квартиру, то решил: отчего бы заодно не показать эти иероглифы профессиональному китаисту. Авось и выяснится что.
Сумкин работал в одном из петербургских академических учреждений, слыл занудой и за чрезмерное пристрастие к посторонней женской красоте был неделю назад изгнан законной супругой из дому. Самое удивительное в этом было то, что женщины почти всегда отвечали Сумкину взаимностью. Об этом феномене Чижиков мог сказать лишь банальное: не понимаю, чем он их берет! Невысокий, мешковатый, с громадными залысинами и торчащими в стороны ушами, да к тому же в очках с чудовищными диоптриями, Федор Сумкин, на взгляд Чижикова, был совершенно неинтересен, а местами и отталкивающ. Вдобавок ко всему Сумкин редко брился, и в результате на его подбородке постоянно курчавилась рыжеватая неопрятная поросль. Еще Сумкин курил как паровоз, и от него вечно несло дешевым табачищем, так что временами Чижиков, и сам куривший немало, с трудом удерживался, чтобы не скривиться. А вот поди ж ты: бабы любили!
Когда Чижиков позвонил Сумкину и предложил пожить в своей квартире, то выставленный на улицу Федор предложению очень обрадовался и выразил безусловную готовность бдительно следить за квартирой на Моховой в течение всего времени, пока Котя будет отсутствовать. Котя облегченно вздохнул: теперь квартира будет в порядке, потому что при всей своей внешней безалаберности Сумкин был крайне надежен и верен сказанному слову. Котя даже не пытался ставить ему условие не водить в квартиру баб, потому что тогда Сумкин не согласился бы, и благодарный за эту негласную уступку Федор заверил его в знак признательности, что головой отвечает за сохранность обстановки и квартиры в целом и что волоску с ее головы не даст упасть.
Теперь Чижиков был спокоен: квартира останется в хороших руках!
Теперь он мог с легким сердцем спросить про дракона и иероглифы…
— Здорово, здорово, старик! — Сумкин приветствовал Котю звучным хлопком по протянутой ладони. — Как ты в целом?
— Нормально я в целом, — улыбнулся в ответ Чижиков.
— Покурим-ка? — тут же предложил Сумкин и, не слушая возражений, потащил Котю по узкой темной лестнице в недра института. — Тут у нас типа курилку открыли, совмещенную с буфетом. Два в одном: и кофе, и покурить.
Они ссыпались по крутой лестнице и внезапно попали в свет: недавно отремонтированные бежевые стены были украшены художественными фотографиями всяких восточных древностей, с потолка мягко светили лампы.
— Эва… — Чижиков, не раз бывавший в институте и привыкший к его запущенности, откровенно удивился. — У вас что, ремонт сделали?
— Ну не везде… — Сумкин решительно завернул за угол, и друзья оказались в просторном сводчатом подвале, заставленном столиками. Пожилая женщина в белом халате руководила кофеваркой и выдавала бутерброды. — Не все сразу, старик. Нам из Москвы бабло понемногу поперло. Кто-то там слишком расслабился, вот и просочилось маленько. На буфет с курилкой хватило, а там…
Сумкин не закончил фразы и устремился к кофеварке.
— Два кофе, Валь Петровна!
Бросил на блюдце две смятые десятки.
— Это чего, у вас кофе всего по червонцу? — удивился Котя, когда они перешли в соседнюю комнату — собственно курилку. Здесь были мягкие диванчики, стол с пепельницами и натужно гудевшая вытяжка.
— Свет и воздух! — широко взмахнул свободной рукой Сумкин и плюхнулся на ближайший диван. — А кофе… Кофе у нас, старик, по бартеру и потому такой дешевый.
Сумкин достал из кармана обвисшего пиджака пачку «Кэмела», варварски оборвал у сигареты фильтр и щелкнул зажигалкой.
— Садись давай, Чижиков! В Китай, значит, собрался? Ух, и завидую я тебе!
Судьба профессионального китаиста Федора Михайловича Сумкина нечасто преподносила ему такие подарки, как поездка в страну изучаемого языка, а предпринять подобный вояж за собственный счет Сумкин возможности не имел — за скудостью бюджета российского востоковедения. Поэтому Сумкин завидовал Коте, но не по-черному. Зависть его была чистая. Сумкин вообще был светлый человек.
— В Пекин едешь? Слу-у-ушай, там есть один книжный магазин, вот я тебе нарисую… — Федор, посыпая себя пеплом, зашарил в карманах. На свет явились скомканный платок в клеточку, обломки от нескольких авторучек, замусоленные автобусные билеты и смятые визитные карточки, наконец сыскался маленький и тоже изрядно поживший блокнотик. — Я тебе тут нарисую, как добраться, название книжки
