суждено, но ведь никто не может запретить ему мечтать на эту тему? И хотя, повзрослев, Котя при первой же возможности отправился в Пекин, неделя, проведенная в столице Поднебесной, никак не повлияла на «его» Китай. Парки и храмы были великолепными, но в детских мечтах Чижикова они были еще прекраснее. Кухня оказалась отменной, но далеко уступала тем сказочным блюдам, что подавали на стол в его фантазиях. Котя даже рад был, что пробыл в реальном Китае всего неделю, потому что боялся разочароваться, но нет, не успел.
Зато Коллекция всегда была при нем, и разочароваться в ней было невозможно! Котя мог часами переставлять резные статуэтки на книжных полках, вытаскивать из лакового сундука и складывать обратно роскошную шелковую одежду, шитую драконами и другими невиданными зверьми, перекладывать с места на место узорчатые сандаловые веера, перебирать в пальцах буддийские четки, пересчитывать связки потемневших от времени монет с дырками посередине и даже разглядывать дедово собрание бюстиков Мао Цзэ-дуна.
Чижиков выучил Коллекцию наизусть, он принял ее после смерти деда и продолжал хранить, заботясь о собрании по мере сил и возможностей и строго выговаривая коту Шпунтику за малейшие поползновения покуситься на любую составляющую Коллекции. Впрочем, основная ее часть была сосредоточена в отдельных двух комнатах, одна из которых была дедовым кабинетом, и кот Шпунтик туда, как правило, не допускался, хотя и не раз пробовал проникнуть, находя любые запреты ущемляющими его права и свободы.
При этом Чижиков вовсе не отличался щепетильностью музейного хранителя и при случае, в наплыве прекраснодушия, мог запросто подарить понравившемуся человеку какую-нибудь безделушку — Котя не цеплялся за вещи, а вещи не липли к нему. И поэтому, едва возник вопрос о содержании и финансовом обеспечении квартиры, себя любимого и кота Шпунтика, Чижиков легко и просто согласился в душе с тем, что для решения этого вопроса придется из Коллекции что-нибудь продать.
Коллекция была достаточно обширна, а в глазах Чижикова — неисчерпаема.
— Ну что, мой хвостатый друг, — обратился Чижиков к коту Шпунтику, сидевшему на кухонном столе напротив него и строго следившим за тем, как хозяин пьет кофе. — Пора нам с тобой навестить Вениамина Борисыча?
Шпунтик медленно смежил веки, а затем недоуменно уставился на Котю круглыми холодными глазами: «Кому это нам?»
— И нечего со мною в гляделки играть, — отвел Чижиков воображаемый протест. — Между прочим, сегодня пятнадцатое число, квитанция за свет у нас уже сколько кукует неоплаченная? То-то же!
Кот Шпунтик ничего против квитанции не имел, она ему ни и чем не препятствовала. Утолив первичный голод, Шпунтик снисходительно созерцал хозяина и размышлял о том, как провести предстоящий день. Хорошей идеей было поваляться на диване в библиотеке, однако впереди ждала работа: следовало заняться давешним шмелем, уже который час пытавшимся пробить своей тупой башкою оконное стекло. Так что никакой Вениамин Борисыч в планах Шпунтика не значился.
— Ну, значит, ты тут выруливай, а я пошел!
Чижиков раздавил окурок в пепельнице и решительно поднялся.
— Всех впускать, никого не выпускать. Ну, ты понял!
И Котя шагнул к входной двери.
А Шпунтик метнулся к шмелю.
— Заходите, заходите, молодой человек!
Вениамин Борисович, уютный, почти лысый старичок в неизменной коричневой вязаной кофте с отвисшими карманами и сдвинутыми на самый кончик длинного носа очками, приветливо смотрел на Котю из-за прилавка, потирая по привычке сухие ладошки.
В этот небольшой антикварный салон на улице Чайковского Чижиков, приняв однажды судьбоносное решение покуситься на Коллекцию, стал заглядывать регулярно. Котя приносил в салон кое-какие китайские вещицы и предлагал Вениамину Борисовичу для продажи, а тот с удовольствием брал их и каждый раз выгодно пристраивал, обеспечивая Коте относительно безбедное существование. Конечно, улыбчивый антиквар благотворителем не был и, реализуя очередную статуэтку или картину, ни разу не забыл о собственных интересах, зарабатывая на Коте подчас вполне прилично. Однако, будучи человеком расчетливым, Вениамин Борисович помнил о справедливости. Занимаясь торговлей антиквариатом давно и прочно, он не пытался сорвать большой куш единовременно, предпочитая сделки равномерные и стабильные. Старательно обхаживал постоянных клиентов, заводил с ними дружеские отношения. Ибо, как говорила покойная бабушка Вениамина Борисовича, «курочка по зернышку уповает и тем довольная бывает». Не всем же быть баловнями судьбы подобно Степану, младшему брату Вениамина Борисовича, известному миллиардеру, давно осевшему в Москве и ворочавшему крупными делами в корпорации Андрея Гумилева.
Вениамин Борисович всегда шел своим путем, на брата не равняясь, да и к чему, если тот посвятил себя науке, а Вениамину Борисовичу всегда были милы картины да статуэтки, общество которых доставляло ему куда больше удовольствия, нежели общество людей? У каждого своя судьба: кто-то всю жизнь лезет на вершину, а кто-то довольствуется малым. Старые вещи и чудаковатые люди — разве этого недостаточно, чтобы ощутить жизнь полной? Тем более, что и там, наверху, нет-нет да и возникнет нужда в нас, в простых и незамысловатых людях — вот вчера младший брат Степан смирил гордыню (а то все нос воротил!) и позвонил с просьбой: так, мол, и так, спроси своих поставщиков… Слово-то какое: поставщики!
С некоторых пор в число «поставщиков» антиквара попал и Чижиков. Вениамин Борисович держался с ним неизменно ровно и любезно, был внимателен и дружелюбен. Он сразу понял, что Котя — не разовый продавец, и при известном старании может стать постоянным. Когда антиквар увидел первую же принесенную Чижиковым вещицу, он сразу сообразил, что молодой человек, скорее всего, распродает доставшееся от предков имущество, поскольку вещица оказалась штучной, не ровня современному китайскому ширпотребу. Подобные вещицы делали в прежние времена и в те же времена из Китая привозили — в годы, когда такое еще было возможно. Привозили как сувениры, не понимая истинной ценности простеньких, казалось бы, поделок.
Антиквар увидел перспективу. Оттого, услышав треньканье дверного колокольчика и завидев Котю, Вениамин Борисович неизменно расплывался в улыбке.
— Добрый день, Вениамин Борисыч! — приветствовал его Чижиков. — Как дела, как здоровье?
— Спасибо, молодой человек, все благополучно.
Котя симпатизировал маленькому антиквару. Было в Вениамине Борисовиче нечто удивительно располагающее, с ним хотелось болтать просто так, ни о чем, часами сидеть на кухне и пить чай с вареньем и сушками. До сушек у Чижикова и антиквара пока не доходило, но поболтать им случалось. Журчание тихого голоса Вениамина Борисовича действовало на Котю умиротворяющее. И Чижиков с удовольствием разговаривал со старичком, особенно в такие дни, как сегодня, когда в салоне почти не было других посетителей: лишь какой-то высокий молодой человек в синем вельветовом пиджаке и с длинными волосами, собранными на затылке в хвост, изучал в дальнем углу старинные миниатюры. Несмотря на царивший в салоне полумрак посетитель был в черных очках, чему Котя мимолетно удивился и тут же забыл об этом.
— А про вашу монетку, Константин, я таки выяснил, — с торжеством сообщил Чижикову антиквар. — И вот что я вам скажу, молодой человек. Знающие люди объяснили мне, что она отнюдь не китайская, да-с. А вовсе даже корейская.
— Это из чего следует, Вениамин Борисыч? — заинтересовался Котя.
— А следует это из надписи, молодой человек, из надписи!
Антиквар открыл ящик и достал оттуда прозрачный пакетик с монетой, которую Чижиков оставил ему на прошлой неделе:
— Посмотрите сами.
Вениамин Борисович положил монетку на бархатную подушечку, щелкнул выключателем лампы и вооружился лупой.
