Не ответив на этот крик возмущенной души, Кау-джер только успокаивающе похлопал юношу по плечу и молча удалился.
Знали ли Сирк и его шайка о продовольственном положении колонии или же их поступки объяснялись просто свойственной им наглостью? Как бы то ни было, только слепец мог не видеть, что колонии грозила самая страшная опасность — голод. А что же происходило в центральных районах острова? Если даже предположить, что там все обстоит благополучно, рассчитывать на создание каких-либо запасов раньше будущего лета не приходилось. Значит, предстояло прожить еще целый год на собственном иждивении, тогда как продуктов оставалось не больше чем на два месяца.
В поселке на левом берегу дела обстояли несколько лучше. Здесь, по совету Кау-джера, с самого начала решили ввести паек, и все переселенцы всячески старались экономить имевшиеся запасы. Они разводили огороды, ловили рыбу. По сравнению с ними беспечность шестидесяти эмигрантов, проживавших на правом берегу, была просто поразительной. Что ожидало этих лежебок в будущем?
Но вдруг совершенно неожиданно к колонистам пришло спасение.
В Чили вспомнили о своем обещании помогать нарождавшемуся государству. В середине февраля против лагеря в бухте Скочуэлл появился корабль под чилийским флагом. Это парусное судно «Рибарто», водоизмещением в семьсот — восемьсот тонн, под командой капитана Хосе Фуэнтеса, доставило на остров сельскохозяйственные орудия, скот, семена и продукты. Такой ценный груз мог служить залогом успеха колонии при условии, что его используют надлежащим образом.
Едва бросив якорь, капитан Фуэнтес сошел на берег и вступил в переговоры с губернатором острова. Ясное дело, Фердинанд Боваль не постеснялся представиться под этим титулом. Впрочем, адвокат имел на него право, поскольку других претендентов не было. Тотчас же началась разгрузка судна.
Тем временем капитан Фуэнтес решил сразу же, на месте, выполнить порученное ему задание.
— Господин губернатор, — сказал он, — моему правительству сообщили, что некий человек, известный под именем Кау-джера, обосновался на острове Осте. Так ли это?
Боваль подтвердил. Капитан продолжал:
— Значит, наши сведения правильны. Разрешите узнать, что собой представляет этот Кау-джер?
— Он революционер, — простодушно заявил Боваль.
— Революционер?! А что вы понимаете под этим словом, господин губернатор?
— Так же, как и все, я называю революционером человека, который восстает против законов и отказывается подчиняться властям.
— У вас были с ним какие-нибудь осложнения?
— Мне с ним нелегко приходится, — с важностью ответил Боваль, — Кау-джер — своевольная натура… Но я его обуздаю.
Капитан, видимо, заинтересовался полученными сведениями. Подумав, он спросил:
— А можно ли взглянуть на этого субъекта, который уже не раз привлекал внимание правительства Чили?
— Нет ничего проще, — ответил Боваль. — Да вот, кстати, он и сам идет к нам.
И Фердинанд Боваль указал на Кау-джера, переходившего по мосткам реку. Капитан пошел ему навстречу.
— Простите, сударь, можно вас на минуту? — сказал он, приподняв фуражку, украшенную золотым галуном.
Кау-джер остановился и ответил на чистейшем испанском языке:
— Слушаю вас.
Но капитан молчал. Впившись взглядом в Кау-джера, приоткрыв рот, он смотрел на него с удивлением, которое даже не пытался скрыть.
— Ну, что же вы хотели от меня? — нетерпеливо спросил тот.
— Прошу прощения, сударь, — наконец заговорил капитан. — Мне показалось, что я узнал вас… Вроде бы мы с вами раньше встречались…
— Это маловероятно, — возразил Кау-джер с едва заметной иронической усмешкой.
— И все-таки…
Капитан умолк и вдруг хлопнул себя по лбу.
— Знаю! — воскликнул он. — Конечно, вы правы. Мы никогда не встречались. Но вы так похожи на один всем известный портрет… Я просто не могу себе представить, что это не вы.
По мере того как чилиец говорил, его голос становился глуше, а тон почтительнее. Умолкнув, он снял фуражку и склонил голову.
— Вы ошибаетесь, сударь, — невозмутимо произнес Кау-джер.
— Но я мог бы поклясться…
— Когда вы видели эту фотографию? — прервал его Кау-джер.
— Лет десять назад.
Кау-джер решил погрешить против истины:
— Я покинул то, что вы называете «светом», более двадцати лет назад. Следовательно, это никак не мог быть мой портрет. Да, впрочем, разве вы сумели бы узнать меня? Ведь я был тогда молод… А теперь!..
— Сколько же вам лет? — опрометчиво выпалил капитан.
Подстрекаемый любопытством, предчувствуя, что здесь кроется какая-то странная тайна, которую ему так хотелось раскрыть, Хосе Фуэнтес даже не успел подумать о неловкости такого вопроса — слова сами слетели у него с губ.
— Ведь я не спрашиваю вас о вашем возрасте, — отпарировал Кау-джер ледяным тоном.
Тот прикусил язык.
— Полагаю, — продолжал Кау-джер, — что вы обратились ко мне не для того, чтобы побеседовать о какой-то фотографии? Прошу перейти к делу.
— Хорошо, — согласился капитан.
Резким жестом он снова надел форменную фуражку.
— Правительство Чили уполномочило меня, — сказал капитан, перейдя опять на официальный тон, — узнать ваши намерения.
— Мои намерения? — удивленно переспросил Кау-джер. — В отношении чего?
— В отношении вашего местожительства.
— Разве это может интересовать Чили?
— Даже очень.
— Неужели?
— Несомненно. Моему правительству известно, каким влиянием вы пользуетесь среди туземного населения архипелага, и оно серьезно обеспокоено этим обстоятельством.
— Весьма любезно с его стороны, — насмешливо протянул Кау-джер.
— До тех пор, пока архипелаг Магеллановой Земли оставался res nullius[46], — продолжал капитан, — приходилось ограничиваться простым наблюдением. Но теперь положение в корне изменилось. После аннексии…
— Захвата, — процедил сквозь зубы Кау-джер.
— Простите, что вы сказали?
— Ничего. Продолжайте.
— …после аннексии перед чилийским правительством, стремящимся упрочить свою власть на архипелаге, встал вопрос о том, как отнестись к вашему пребыванию в его владениях. Отношение это будет всецело зависеть от вас. Поэтому мне поручено выяснить, каковы ваши намерения. Я предлагаю заключить союз.
— Или объявить войну?
— Так точно. Ваше влияние на местное население неоспоримо. Но будет ли оно направлено против Чили или же вы поможете нам в деле цивилизации диких племен? Станете ли вы нашим другом или противником? Это решать вам.
— Ни тем, ни другим, — ответил Кау-джер. — Я останусь нейтральным.
