вмешательство и привлекал ли он к работе над рукописями других литераторов, нельзя сказать ничего определенного. Неизвестно также время написания каждой из посмертно опубликованных жюль- верновских книг и как выглядел ее рукописный оригинал.
Пока архив писателя остается закрытым для исследователей, на все эти вопросы можно отвечать только предположительно[51].
Как бы то ни было, романы, изданные в последнюю очередь, потребовали, по-видимому, большей доработки. К таким вещам относится и «Кораблекрушение «Джонатана».
Мишель Верн или кто-то другой (предположительно называют Андре Лори) дописал или обработал незаконченную черновую рукопись. Это отнюдь не снижает ценности романа. Ведь не отказался же в свое время Жюль Верн написать вместе с Андре Лори «Найденыша с погибшей «Цинтии»! Но и в этом случае мы не можем установить, какова была доля участия того и другого писателя в совместной литературной работе.
По сюжету и стилю «Кораблекрушение «Джонатана» — роман типично жюль-верновский. Единственно, что его отличает от других книг, входящих в многотомную серию, — обилие философских рассуждений, пристальное внимание к вопросам социологии, государства и права. Книга несколько перегружена подробным изложением взглядов главного героя. Не свободна она и от повторов. Одно из двух: либо редактор «перестарался» и много добавил от себя, либо недостаточно тщательно выправил рукопись. Но так или иначе, он не отступил от духа подлинника: «Кораблекрушение «Джонатана» не противоречит идейной направленности и политическому подтексту поздних романов Жюля Верна.
В годы старости, совпавшие с периодом подготовки и назревания мировой империалистической войны, писатель пережил немало разочарований. Он убедился на историческом опыте в неспособности буржуазного государства воплотить в жизнь демократические требования свободы, равенства и братства; разуверился в идеях утопического социализма, вдохновлявших его в былые годы на создание наиболее оптимистических произведений; обманулся и в надеждах на способность науки изменить социальные и политические условия жизни.
Наука повела себя, как двуликий Янус, готовый служить и добру и злу. Жюля Верна точил червь сомнения. Его преследовали навязчивые вопросы: к чему приведет дальнейшее развитие военной техники? Смогут ли люди предотвратить космические бедствия грядущих войн? Какие демоны зла, какие адские силы вырвутся на свободу, если секретами ученых завладеют деспоты?
Некоторые из его поздних романов написаны в форме прозрачной аллегории, наводящей на мысль о враждебности существующих общественных порядков цивилизации и прогрессу. В сатирических, гротескных тонах он изображает соперничество между долларом и фунтом стерлингов, пагубную власть золота и погоню за наживой, грандиозные мошенничества и неслыханные финансовые аферы.
Озлобленные маньяки, незадачливые диктаторы, сумасшедшие ученые, отдающие свои изобретения извергам, беснуются на страницах его книг. Карикатурные образы глупых миллионеров, алчных дельцов, беззастенчивых демагогов, наглых политиканов переходят из романа в роман.
Сама действительность давала ему новые темы, подсказывала фантастические замыслы, дарила поразительные сюжеты. Достаточно только упомянуть такие произведения, как «Вверх дном», «Плавучий остров», «Флаг родины», «В погоне за метеором», «Необыкновенные приключения экспедиции Барсака».
Среди этих поздних романов «Кораблекрушение «Джонатана» выделяется политической целеустремленностью, беспощадными обличениями буржуазных правопорядков и государственной системы в целом.
Действие, как и в «Жангаде», происходит в Южной Америке. Но на этот раз — на широте мыса Горн, где сливаются воды двух океанов и только в редкие дни не бывает сильных бурь.
В 1870 году, за десять лет до начала событий, на одном из островов Магальянеса нашел себе прибежище одинокий скиталец. Индейцы называют его Кау-джер, что означает «друг», «покровитель». Этот человек располагает неограниченными средствами, но довольствуется жалкой хижиной и добывает пропитание охотой. Он всесторонне образован, сведущ в медицине и так свободно владеет многими языками, что любой европейский моряк принял бы его за соотечественника. Но он избегает встречаться с белыми, предпочитая общество полудиких туземцев.
Настоящее имя и национальность Кау-джера неизвестны. Его образ окружен ореолом таинственности. Последний из романтических героев «Необыкновенных путешествий», он походит на капитана Немо и Робура.
Если капитан Немо, отказавшись от тяжести «того отвратительного гнета, который называется законами общества и который люди в своем ослеплении принимают за свободу», пытается найти успокоение в глубинах моря, то Кау-джер обрекает себя на добровольное отшельничество на отрезанном от мира клочке суши. Но и тот и другой — революционеры в прошлом — не могут бездействовать, когда их призывает нравственный долг. Немо приходит на помощь восставшему Криту, Кау-джер беззаветно служит «самым обездоленным из людей» — индейцам Огненной Земли и архипелага Магальянес.
Кау-джер — анархист. Его девизом является «знаменитая формула, содержащая в четырех словах сущность этого учения: «Ни бога, ни властелина». Любую форму власти, на каких бы принципах она ни основывалась, он считает противной человеческому естеству. Но, в отличие от анархистов действия — «приверженцев кинжала и бомбы», он относится к группе «мечтателей». Не в силах смириться с законами, попирающими свободу личности, Кау-джер почел за благо добровольно исключить себя из общества. Это и заставило его бежать на край света в поисках «ничейной» земли.
В представлении Жюля Верна, далекого от революционных теорий, анархисты мало чем отличаются от социалистов. В действительности же анархизм глубоко враждебен научному социализму, и это доказывали Маркс и Энгельс, неустанно разоблачая Бакунина[52] и его сторонников, немало повредивших международному рабочему движению.
Требование анархистов — немедленно уничтожить всякую власть и всякие законы, ликвидировать государство и управленческий аппарат, юстицию и охрану порядка — не имеет ничего общего с научным социализмом.
Государство со всеми его институтами будет существовать до тех пор, пока не восторжествует коммунистический строй. Изобилие материальных благ («от каждого по способностям, каждому по потребностям») и высокий уровень общественного сознания сделают возможным, при отсутствии враждебного окружения, заменить государственную власть менее сложными формами учета, контроля, распределения.
Если марксисты понимают под свободой осознанную необходимость, то есть полное слияние интересов личности с интересами общества, то анархисты считают личность свободной от каких бы то ни было ограничений. И неудивительно, что под флагом анархизма выступали не только честно заблуждающиеся революционеры, но и разные темные личности, не исключая уголовных элементов. Тем самым анархизм еще больше себя дискредитировал.
И это как раз Жюль Верн правильно понял. Благородному Кэу-джеру противопоставлены два авантюриста — Фердинанд Боваль и Льюис Дорик. Занимаясь вымогательствами, они подводят под это «теоретическую базу»: все принадлежит всем, и ничего — каждому. Их главный козырь — псевдореволюционное фразерство. Верно уловлены и демагогические приемы, с помощью которых проходимцы, выдающие себя за социалистов, втираются в доверие народных масс.
Легко себе представить, какой бы воцарился хаос, если бы анархистам удалось «взорвать» государство и установить «безвластие»!
После Бакунина анархистское движение возглавил известный русский ученый и революционер князь Г. А. Кропоткин. Выходец из аристократической семьи, он мог бы претендовать на высшие чины и звания, мог бы сделать блестящую карьеру, если бы не объявил себя врагом деспотизма и не откололся от своей среды. Как ученый, он получил популярность географическими исследованиями Сибири, как теоретик анархизма — многочисленными полемическими статьями. Несмотря на то что его ложные взгляды вызывали обоснованную критику, Кропоткин упорно стоял на своем. Подвергаясь постоянным преследованиям, переезжая из страны в страну, он не прекращал научной работы и продолжал вербовать приверженцев.
