Ичиро был зол на товарища:
— Ну зачем ты ему нагрубил? Разве можно так вести себя гостю?
— Я камикадзе, а эта пиявка Тарада пусть хоть раз услышит правду…
— Ладно, ладно. Пошли!
У окраины поселка им повстречался человек с непокрытой лысой головой. Лицо его сияло любезной улыбкой. Он встретил камикадзе церемонными поклонами.
— А… сэнсей Хасимото! — узнал учителя Иссумбоси.
— Да, это я, доблестные воины. Сожалею, что вчера не был при встрече наших героев: ездил в Кобэ. Я так счастлив — наша школа может гордиться…
— Ваша школа? — с пьяным смехом спросил Иссумбоси. — Как же, хорошо помню, сэнсей. Как это вы говорили. “Прочие государства эфемерны… все люди, кроме японцев, подобны червям”? И бомбы, падающие на Ниппон, эфемерны? А если “подобные червям” появятся здесь, а?
Он махнул рукой и потащил за собой Ичиро.
— Извините, сэнсей, — только и успел сказать тот.
Хасимото, оторопев, долго смотрел вслед своим ученикам.
— Что ты безобразничаешь? — возмутился Ичиро. — Ты грубишь всем достойным людям!
— Достойным? — остановился Иссумбоси. — Эх, друг, все меня считают недалеким и легкомысленным. А ты знаешь, что у меня творится в груди? Я же вижу, какие кругом сволочи. Они обманывают нас и его величество императора. Только он и мы искренне защищаем родину, а эти… Да что там говорить!.. Пошли ко мне, — категорическим тоном заключил он. — Я прихватил одну бутылку у Тарады, пока ты с ним любезничал. Будет мало — пошлем за сакэ отца. Хочу пропить хоть часть пенсии и пайка, которые он потом будет пропивать без меня. И не возражай! Дай мне хоть один день покомандовать.
— Ну пошли, пошли! Командуй! Только вечером отпусти.
Дома Иссумбоси вел себя, как в завоеванном городе. Родные старались подальше держаться от пьяного героя.
Только мать с опухшими от слез глазами укоризненно покачивала головой.
— Каачан![7] Не обижайтесь на сына. Он только одну вас любит в этом доме, — тихо проговорил Иссумбоси.
К вечеру приятели основательно нагрузились. Провожая Ичиро, Иссумбоси похвастался:
— У меня свидание с девкой, которая приходила за нами. А если она не явится, я разнесу весь дом Тарады.
Ичиро шел домой. Густая иссиня-черная темнота окутала поселок. Светомаскировка соблюдалась строго — полицейскому разрешалось стрелять в любое освещенное окно. К тому же у многих не было чем заправить лампу, а электричество давно отключили. На небе, в высокой его глубине, сверкали звезды, они казались тоже лишними, способными выдать поселок вражеским самолетам.
У соседнего дома Ичиро заметил какую-то фигуру.
— Эдано-сан! — послышался робкий девичий голос.
— Намико?!
— Эдано-сан, простите, что я задерживаю вас. Мне так неудобно…
— Очень хорошо, Намико, что ты меня встретила, — ответил он, увлекая девушку в темноту.
— Я… я хотела… — тихо заговорила девушка, — я хотела передать вам это, — Намико протянула ему сверток.
Эдано на ощупь угадал, что в нём.
— Пояс?
— Да, в тысячу стежков![8]
Милая Намико, ну зачем ему, камикадзе, амулет? Он приподнял потупленную голову смущенной девушки и поцеловал. Намико прильнула к нему. Ичиро растерялся.
Он разжал руки, и Намико опустилась на колени, обняла его ноги.
— Ичиро, радость моя. Я люблю тебя, а ты уже мертв, как мой отец. Зачем это?
Она разрыдалась, потом поднялась и обхватила его шею.
— Нет, нет, — словно в бреду говорила она, — я так тебя не отпущу. Ты жертвуешь жизнью…
Под утро Эдано на руках донес девушку до её дома.
— Мы поженимся. Моя слава поможет тебе. Тебя будут уважать, тебе будет легче! — ласково сказал он.
Девушка подняла голову и посмотрела на него.
— Не надо, милый. Сделаться женой и сразу вдовой… Даже если бы ты остался жив — мне ведь нельзя выйти замуж. Я родилась в год тигра…[9] Пусть всё будет так… Моя любовь будет с тобой до последнего часа. Прощай!
Эдано так и не уснул. Вчера ещё Намико была просто соседкой, подругой детских лет, а теперь… теперь она, как осколок, вонзилась в сердце, стала частью его, и ничего с этим нельзя поделать. “Так вот она какая — любовь!” А надо и это забыть, надо…
8
Утром дед внимательно посмотрел на внука. Ичиро всю ночь провел вне дома, но где же он был?..
К завтраку старик раздобыл вина.
— Нам сегодня никто не помешает? — спросил он.
— Нет, нет!
— И в гости ни к кому не пойдешь?
— Нет, дедушка. Сегодня я уезжаю, а ничем ещё вам не помог. Можно было бы хоть крышу поправить.
— А… что там помогать! Дом мой век простоит. Что было вчера у Тарады?
Ичиро рассказал, как вел себя Иссумбоси. Дед ахал, выспрашивал подробности, потом помрачнел:
— Я ведь не хотел, чтобы ты к помещику ходил.
— Да, я поступил невежливо: приехал всего на три дня домой и целый день провел в гостях.
— Я не об этом. Ты помнишь, меня однажды вызывали в полицию… Твой отец погиб… он был коммунистом…
— Коммунистом? Не может быть! — растерянно переспросил внук.
— Погиб. Так они сказали. Кто такие коммунисты, я, признаться, и сам толком не знал. Полиция и власти говорят, что это бунтовщики, враги, что они, — дед понизил голос до шепота, — даже против его величества, Я одно знаю, внучек: твой отец был хорошим человеком. Его здесь все уважали и любили… Вот твой дядя Кюичи, хоть он и мой сын, — дрянь человек.
Голова Ичиро отказывалась соображать. Его отец, коммунист? Им в училище говорили о коммунистах ужасные вещи. Но ведь отец был хороший человек!..
Дед и внук долго молчали, каждый думая о своём. Потом дед, кашлянув, твердо заговорил:
— К Тараде ты не должен был ходить вот почему. Его служанка, что приходила за вами, долго мучилась зубами. Я её вылечил. Родственников у неё здесь нет, а отдохнуть от хозяйского глаза хочется. Вот она и стала у нас бывать. Она потом и рассказала мне, что отца твоего выдал полиции сын Тарады — Санэтака. Ещё прапорщикам ездил он как-то по делам в Иокогаму. Там в гостинице случайно увидел твоего отца и спросил у горничной, в каком номере живет господин Эдано. А та ответила, что человек с такой фамилией у них не проживает. “А этот, что пришел?” — “Это господин Такаяма”. Санэтака тут же сообщил в полицию. У Хидэо паспорт был на другую фамилию, но Санэтака на очной ставке его опознал. Вот так арестовали отца, а куда он потом делся — неизвестно.
— Ах, подлец Санэтака, — Ичиро ударил кулаком по столу. — Я бы увидел твою печень, если бы нам
