свойственны нашему веку в большей мере, чем когда-либо в прошлом: “Земля и все дела на ней сгорят” (2 Пет. 3, 10). Огонь уже готов, и отдан в руки безумных. Мир взят от лица вселенной. Положительная сторона этих страшных событий в том, что не только христиане, но даже и неверующие настойчиво призываются расшириться умственно и перешагнуть узкие рамки своих национальных инстинктов или культур и мыслить в общечеловеческих измерениях. Нам приходится наблюдать, и даже часто, обратное сказанному: стремление к независимости даже малочисленных и несовершенно развитых племен. Но эти обратные движения, полярно противоположные подлинной нужде, всегда были присущи парадоксальной истории падшего человечества.
Ныне становится невозможным для иерея, приносящего Бескровную Жертву, пребыть в пределах лишь местных нужд, забывая все прочее человечество, судорожно бьющееся в адских тисках взаимной ненависти и всякого рода насилий. Как бы ни была чревата наша современность апокалиптическими катастрофами для грядущего, молитва христианина не должна ослабеть от кажущейся безнадежности, но возрастать в своей интенсивности: мы брошены в первые ряды великой духовной битвы.
Высока наука Евангельского Духа: нашим естественным — в состоянии падения — силам она не доступна. Но двухтысячелетний опыт нашей Церкви в подвиге покаяния показал, что человеку может быть дана Свыше духовная мощь, и тогда он становится способным выносить выше-естественное сострадание. Настоящее тело наше, с его психическим аппаратом, несравненно слабее нашего духа: “Дух бодр, плоть же немощна” (Мф. 26, 41). Наш телесный “состав” следует за движением нашего духа к Богу лишь до известной меры, после которой наступает момент его изнеможения. Сострадание убивает нас. Инстинкт самосохранения закрывает наши глаза, чтобы не видеть бесчисленных бедствий, выпадающих на долю нам подобных. Но вкусивший Духа Христова не может отказаться от встречи с этим океаном злосчастий и включается в молитву Господа, давшего нам “пример” (Ин. 13, 15). Как Он молился за весь мир, так и мы должны жить, и чувствовать (Флп. 2, 5). Особенно сие необходимо для священника, совершающего Литургию, если он стремится войти полнее в ее, Литургии, всеведение.
По существу нет иной Литургической Чаши, кроме той единственной, которую принес Сам Господь перед исходом Своим на искупительную жертву. Он один есть воистину Перво-Священник. Его благоволением — Литургия, будучи неповторимою, в веках повторяется. В этом повторении вечного по сущности Таинства проявляется его актуальность, неизменное присутствие в рамках истории. Неделимая Литургия — дробится и непрестанно распространяется во все концы вселенной. Сионская горница дивным образом расширяется, чтобы стать доступною все новым и новым поколениям “верующих в Него” (ср. Ин.17, 20). Чрез святое причастие Христос собирает преданных Ему в то единство, которое задано нам Творцом нашим: созданный “по образу и по подобию” — призван к единству по образу Святой Троицы:
“Отче Святый, соблюди во Имя Твое тех, которых Ты дал Мне, чтобы они были едино, как и Мы” (Ин. 17, 11).
Литургия в своей вечной реальности есть всегда соприсутствующая нам Пасха Господня. До пришествия Христа, Еврейская Пасха — в воспоминании исторического события: перехода чрез Чермное море Израильского народа, избавленного от египетского рабства, прототипа всех прочих рабств. Христианская же Пасха есть избавление от рабства греху и смерти; переход от частных и ограниченных положений к универсальным, Божественным; восхождение от земных форм бывания к небесным, к бессмертию. И заповедано нам совершать ее в Его воспоминание (Лк. 22, 19), во Имя Его. Он — истинный центр всего мироздания — является сосредоточием нашего внимания: “Все произошло чрез Него, и без Него не начало быть ничто, что произошло” (Ин. 1, 3). В этом радикальное изменение характера нашего Пасхального торжества. Вся Литургия в ее существенном содержании есть не что иное, как воспоминание о Нем, а не о каком-либо историческом факте. “Воспоминание”, понимаемое как живое вхождение в сферу Духа Христа, в Его Божественном и земном измерениях. Он — смысл и свет Христианской Пасхи.
Вечная актуальность Литургии подчеркнута также содержанием молитвы, которую все верующие произносят пред принятием святых тайн Тела и Крови Христа: “Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими”. В этом “днесь” — ныне — нет ни прошлого, ни будущего, но только настоящее. И этою молитвою снова мы просим быть принятыми в лоно предвечного Божества Святой Троицы.
Душа священника неизбежно множество раз дойдет до изнеможения от видения всякого рода страданий, с одной стороны, и неправд и насилий, с другой. Именно сии безобразия и кажущиеся бессмысленными едва ли не все действия людей являются показателем падения нашего мира. Упорным подвигом мы должны удержать неумаленным наше вдохновение на Литургическую молитву за все человечество. Все страсти и гадости греха, в нас ли самих, в других ли вне нас, и составляют повседневное содержание сей универсальной молитвы. Долг священника — неизменное повторение во времени Божественного акта искупления мира, во исполнение заповеди Христа: “сие творите в Мое воспоминание”. Живое “воспоминание” и как видимое присутствие в истории вселенной Гефсиманской молитвы и Голгофской крестной смерти Господа.
Литургия в своей вечной духовной реальности — есть жертва за грехи человечества. Вот, почему мы, встречаясь со вседавящей массой греха, в нас ли самих, вне ли нас, мы не перестаем пребывать внутри литургического акта. При таком сознании о священстве вся наша жизнь является служением спасению мира. В этом сущность Божьего нам дара: “царственного священства”.
Быть носителем благодати “царственного священства” (1 Пет. 2: 5 и 9) возможно и не имея священнического сана. Внутренняя сущность сего священства в том, чтобы молиться о всем мире, следуя “примеру” (Ин. 13, 15) Самого Господа. Для нас, человеков, последняя, доступная нам мера — молиться за всего Адама, как за самого себя. Такая молитва является знаком, что в нас восстанавливается тот “образ”, по которому создан был Человек (Быт. 1, 26). Страдания Христа и его воскресение снискали человечеству сию благодать (ср. Лк. 24: 46-49). Все и каждый из верующих в Сына Божия призваны принять сей дар от Дародателя: быть “царственным священством”. Нет цены сему благословению, но оно стяжевается долгим и болезненным подвигом.
Литургический язык
“В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог ... все чрез Него начало быть” (Ин. 1: 1 -3).
Язык человеческий предназначается для выражения реальностей различных планов: есть житейский план — естественных потребностей; есть близкий к нему, но все же отличимый — примитивных душевных чувств и страстей; есть язык политической демагогии; есть научный, философский, язык поэзии; наконец, наивысший из всех — язык Божественного Откровения, молитвы, богословия и других отношений между Богом и людьми —Литургический.
Отвлеченное познание о бытии — имеет метафизические корни; сюда относится наука, философия, и прежде всего Богопознание. Слова, выражающие вышеуказанные роды познания так же, как и Имена Божии, исходят из умной сферы, метафизической. В то же время им свойственно вызывать в уме или сердце различные реакции, и в этом смысле они являются “условными рефлексами”, носящими характер непосредственный, автоматический.
Каждому языку поставляется задача: ввести слушателя или читателя в ту область, к которой данный язык принадлежит. Учитывая “условно-рефлективную” энергию слов, мы должны особенно большое внимание отдать литургическому языку, призванному порождать в умах и сердцах молящихся ощущение иного мира, высшего. Это достигается наличием имен и понятий, принадлежащих исключительно Божественному плану; а также употребление небольшого количества специфических форм выражения.
Славяне промыслительно одарены благословенным языком, служившим веками для богослужения, Священного Писания и молитвы, и никогда не низшим житейским нуждам, ни даже церковной литературе. Мы категорически убеждены в необходимости употребления сего языка в богослужениях; нет вовсе нужды заменить его языком повседневности, что неизбежно снизит духовный уровень и тем причинит неисчислимый ущерб. Неуместны доводы якобы непонятности для многих современных людей старого церковного языка; людей поголовно грамотных и даже образованных. Для таковых овладеть совсем небольшим количеством неупотребительных в обыденной жизни слов — дело нескольких часов. Все без
