выдумка у Фридриха была неуемная. За что, собственно, и ценили…
— Как тебе это? — судя по довольной физиономии мастера, наперсный крест величиной с пол-ладони был чем-то и вовсе редкостным; он настороженно взялся за цепочку, повертывая разными сторонами, и, наконец, спросил:
— Давай, Фридрих, не томи. Что это?
— Нажми на камень в перекрестье.
Курт надавил, уже предчувствуя, что будет, но все же едва не пропоров себе ладонь выщелкнувшимся лезвием.
— Ну, как?
— Господи… — вздохнул он, кладя крест на стол. — Ты ректору это показывал?.. И что он сказал?
Фридрих погрустнел, пожав плечами, и криво улыбнулся:
— Хоть не велел разобрать — и то ладно… Я думаю показать кардиналу; ему должно понравиться. Еще посмотришь?
— Все, — поднял руки Курт. — С меня хватит. Пока ты мне не подсунул отравленного Аристотеля, я лучше пойду. Испытаю арбалет, да и выспаться бы перед дорогой…
— Зря, — на миг ему даже стало жаль мастера — похоже, к нему и впрямь мало захаживали, и похвастать своими изысками ему доводилось нечасто. — У меня еще много любопытного… Ну, как знаешь. Распишись в получении.
Глава 1
Вот уже четверть часа Курт сидел на табурете у стены, наблюдая за тем, как Вальтер Керн, его руководитель и наставник в следовательском деле на неопределенный срок, разбирает его верительные грамоты; и он много отдал бы за то, чтобы знать, что же там написано — свиток, врученный Керну, был довольно изрядным…
Курт пытался отслеживать лицо начальства — при начале чтения оно было хмурым и недобрым; можно было догадаться, что сейчас он читает о том, как девятилетний сирота, удрав из дома тетки (не отличавшейся, правда, добрым нравом и любовью к ближнему), связался с уличной бандой, последствием чего, помимо грабежей и краж, стали четыре убийства и смертный приговор. Потом на лице напротив отобразилось равнодушное недоверие; стало быть, Керн дошел до описания того, как малолетнего злоумышленника взяла на перевоспитание Конгрегация. Следующие несколько страниц, очевидно, описывали его бытие в академии — по временам Курт ловил на себе оценивающий взгляд и выпрямлялся, стараясь выглядеть невозмутимым. Когда глаза начальника остановились на его перчатках, он понял, что чтение близится к концу, и подобрался, готовясь отвечать на вопросы, которые неминуемо должны были возникнуть…
Наконец, отодвинув свитки в сторону, Керн шумно вздохнул, опершись о тяжелый стол локтями, и уставился на него в упор.
— Знаешь, я помню, как создавалась ваша академия, — сообщил он, и Курт так и не уяснил по его голосу, какое впечатление произвело на начальство все прочтенное. — Я был убежден, что из этой затеи ничего не выйдет. Сосредоточить в одном месте сотню малолетних сволочей в уповании сделать их людьми — это было безумством.
Курт безмолвствовал, ожидая продолжения и следя, чтобы лицо оставалось если не бесстрастным, то хоть бы попросту спокойным.
— Тех, кто решился работать там, — продолжал Керн, — я считал самоубийцами и помешанными, при всем моем уважении к отцу Бенедикту… Тебя, парень, я тоже помню, кстати сказать. Я оформлял на тебя документы, когда за тобой явился представитель академии; я не сомневался, что ты вернешься в тюрьму и получишь свое рано или поздно. Однако чудо Господне свершилось, как я вижу… Почему ты избрал работу следователя? — спросил он вдруг, и Курт на мгновение опешил.
— Я не знаю, — было его первой реакцией; увидя кривую усмешку Керна, он поправился: — Точнее — едва ли сумею пояснить это так, чтобы вы мне поверили.
— А ты попытайся.
— Наверное, я тот самый неофит, который пожелал быть святее Папы Римского.
Тот хмыкнул, снова кинув взгляд в сторону документов на столе, и осведомился уже серьезно:
— Ну, а после всего этого — отчего не ушел на более спокойную службу? Тебе не могли не предложить этого. Рассчитываешь поквитаться когда-нибудь?
— Нет, — коротко отозвался он и, набравшись смелости, спросил: — У вас были ранения на службе?
Керн мгновение сидел недвижно, глядя на него внимательно и придирчиво, и усмехнулся, откинувшись на спинку тяжелого высокого стула.
— Да, Гессе, ранения у меня были, и покушения были, и всякое бывало, и — я не ушел. Спроси почему — и я тебе тоже не отвечу… Ну, хорошо, Бог с ним… Тебя пристроили?
— Да, благодарю.
— Твое пребывание в общежитии Конгрегации не обозначает, что ты не имеешь права подыскивать себе жилье где угодно, — пояснил Керн, скручивая исписанные листы снова в свиток. — Правда, надо отметить, что оно в этом Вавилоне сейчас недешево, так что, предчувствую, делить комнату с твоим помощником тебе придется длительно. Кельн вообще довольно дорогой город, посему, если возникнут совсем уж неразрешимые проблемы со средствами…
— Благодарю, я вполне достаточен, — почти перебил его Курт; тот поморщился:
— А вот это, Гессе, брось. Мы не можем допустить, чтобы следователи Конгрегации шатались от ветра и провожали торговцев кренделями алчущими взорами. Посему, повторяю, если возникнут затруднения, не совестись обратиться. Понятно?
— Да, майстер Керн.
— Просто Керн, — поправил тот дружелюбно. — Не люблю разводить излишних условностей среди своих. Проще работать.
Курт кивнул, поднявшись, намереваясь уже испросить позволения уйти, когда дверь в небольшую комнату, озаренную холодным полуденным солнцем, растворилась без стука, и он обернулся, увидев худощавое лицо, явно разменявшее в давнем прошлом свои полвека; обронив взгляд в его сторону, лицо поинтересовалось у Керна, довольно невежливо ткнув пальцем в сторону вновь прибывшего:
— Это он?
— Курт Гессе, следователь четвертого ранга, — подтвердил тот и указал на лицо в двери: — Дитрих Ланц. Следователь второго ранга. Будешь служить под его руководительством.
— Добро пожаловать, — с наигранным радушием откликнулся Ланц и, снова смерив Курта уже более долгим взглядом, обернулся к Керну. — Может, взять его на допрос? пускай посмотрит, как люди работают.
— Кто там?
— Да все тот же. Соседи все подтвердили; буду дожимать.
— Понятно… — немного потемнев лицом, кивнул Керн. — Можно бы, не помешало б, но он только с дороги, дай парню перевести дух.
— Если позволите, Керн, я бы хотел… — вмешался нерешительно Курт, которому стало надоедать его наличие в разговоре лишь в третьем лице; тот посмотрел на него скептически:
— Уверен? Сразу в дело — не чересчур?
— Не в первый раз, — возразил он, и начальство снисходительно усмехнулось, махнув рукой.
— Иди. Но после — отдыхать, явишься завтра поутру.
Выйдя в коридор — полутемный, освещенный лишь местами — Ланц развернулся, торопливо сунув вперед открытую для пожатия ладонь:
— Дитрих. И на ты… — бросив мимолетный взгляд на скрипнувшую перчатку Курта, усмехнулся. — Стиляга… Идем. Стало быть, так, — на ходу давал объяснения он, временами оборачиваясь, дабы убедиться,
