— Да, — ответила она. — Но я не буду там учиться.
— Куда же ты пойдешь?
— Никуда. Возьму академический отпуск.
— Как это? Ты хочешь сказать, что будешь просто сидеть дома?
— Нет, возможно, подберу себе работу.
В то время работу еще «подбирали», а не «искали».
— Или поеду за границу.
— Куда? — поинтересовалась я.
— Не знаю. Может, в Израиль. Поработаю в кибуце, как Эва.
— Но она же просто проводила там летние каникулы.
— Если есть желание, там можно работать и целый год. Возможно, мы поедем туда вместе. Или я отправлюсь в Англию или Францию и поработаю в какой-нибудь семье. Пока еще не решила.
— А Карин с Оке тебе разрешат?
Она засмеялась:
— Они не станут возражать. У меня нет никакого желания ходить в школу. Во всяком случае, изучать естественные науки, как Йенс, по-моему, это просто ужасно. Сплошная зубрежка. Но ему остался всего год, так что он, скорее всего, продолжит учебу.
— Может, академический отпуск это и неплохо, — задумчиво сказала я.
Мне такое и в голову не приходило. Начать учиться в гимназии на год позже и оказаться на год старше всех. Я бы все время думала, что отстаю от остальных. А я очень торопилась. Мне хотелось поскорее получить образование. Гимназия, потом университет. Туда я очень стремилась. Я просто не могла себе представить, что какой-то академический отпуск меня задержит. Мне хотелось повидать мир, но на это ведь есть каникулы.
— Но следующим-то летом мы увидимся? — спросила я.
— Если я буду здесь.
— Ты не собираешься приезжать сюда на следующее лето?
— Откуда мне знать? Может, я буду на другой стороне земного шара. Например, в Австралии.
— Так ты же только что говорила об Англии или Франции? И Израиле? — Она совершенно сбила меня с толку.
— Не знаю, Ульрика. Ничего не могу сказать. В принципе, мне абсолютно все равно. Я просто- напросто хочу куда-нибудь уехать. Мне все безумно надоело.
— Но ведь Тонгевик — самое прекрасное место на свете. И у вас самый замечательный дом.
— Да ну.
Ее презрение меня задело. Я по-настоящему любила их дом.
Однажды, пока Майя еще не нашлась, я в одиночестве прогулялась до своей собственной дачи. Я не заходила туда все лето.
Семейство из Буроса уже успело преобразить наш участок. Они установили на газоне большой надувной бассейн, купили совершенно новую садовую мебель и даже умудрились разбить маленький огород. На столе в саду я увидела знакомую стеклянную оплетенную бутыль, которая обычно стояла где-то дома в углу с засохшими цветами борщевика. Они же превратили ее в аквариум, заполнив зеленоватой водой и водорослями, вероятно, там были и какие-то обитатели.
Новая хозяйка, явно беременная, копалась в огороде, стоя на четвереньках и опустив свой большой живот в морковную ботву. Она была слишком занята и не обратила внимание на то, что я остановилась около забора.
Послышались детские голоса, и из-за угла появились два мальчика. Один из них катил другого в папиной старой тачке и со смехом скинул его на землю около бассейна.
Я задумалась о том, какого труда моим родителям стоило добиться, чтобы на участке что-нибудь росло. Припомнила, как привезенная нами земля исчезала в каких-то невидимых трещинах. А теперь появляется эта семья, выращивает овощи и делает из тачки игрушку. Возможно, эти люди были какой-то другой, более плодоносной расы. А может, просто пустые щели наконец заполнились и они приехали как раз в нужный момент. Меньше чем за два месяца они тут обжились куда лучше, чем мы за все предыдущие годы. Я даже представить не могла, что мы когда-нибудь сюда вернемся.
Мое предчувствие оправдалось. У папы все больше времени уходило на работу, и, купив виллу с садом, родители сочли, что дача нам больше не нужна. Уже следующей зимой они продали ее тому самому семейству из Буроса.
Но тогда, стоя у забора, я еще, естественно, ничего об этом не знала. Чувства у меня смешались. Я испытывала грусть по поводу утраты чего-то, что никогда по-настоящему не было моим. Плюс сухое подтверждение тому, что я и так всегда знала: я к этому непричастна, это не мое место.
Я пошла обратно к Гаттманам, и когда между дубами на горе показался их коричневый дом, у меня в груди потеплело от мысли, что я возвращаюсь домой.
— Но мы ведь все равно сможем переписываться, — сказала я Анн-Мари.
— Да. Хотя ты ведь знаешь, как у меня получается с письмами. Но разумеется, мы будем поддерживать контакт.
Какое гадкое выражение: «поддерживать контакт». Я посмотрела на Анн-Мари. Она лежала на кровати на животе, подложив руки под подбородок, и с улыбкой смотрела на спинку кровати. Но видела она там нечто свое, недоступное моему глазу. Она уже начала от меня отдаляться.
У дома затормозила машина. Это Лис со Стефаном вернулись из города на машине его отца. Они ездили в Гётеборг искать себе жилье и нашли однокомнатную квартиру в доме под снос в районе Горда. В то время именно так и поступали. Просто отправлялись в город и подыскивали себе квартиру или работу. Конечно, это были жалкие квартиры и скучная, грязная работа, но заполучить их было легко. Теперь Лис со Стефаном искали мебель и всякую домашнюю утварь, и Сигрид разрешила внукам забрать комод из их с Туром спальни.
Лис на минутку заглянула к нам, чтобы поздороваться. Они торопились обратно в город, надо было то ли отдать, то ли забрать какой-то ключ. Щеки Лис разрумянились, глаза блестели. Вспоминая об этом теперь, я думаю, что она, вероятно, тогда уже ждала ребенка, хотя, возможно, еще и не подозревала об этом сама.
Мы с Анн-Мари лежали на кроватях и слушали, как они сражаются с комодом этажом ниже. Когда им наконец удалось спустить его по лестнице и вытащить на улицу, из писательского домика появился Оке и предложил помочь. Он был голый по пояс, в перепачканных шортах цвета хаки. Мы наблюдали за ними из открытого окна, и Анн-Мари смеялась. Оке был слишком пьян, чтобы принести реальную пользу. Он только мешал, цепляясь за и без того тяжелый комод, и Лис со Стефаном с огромным трудом дотащили его до машины. Общими усилиями они сумели поднять комод на крышу и привязать его к багажнику, а Оке все это время суетился вокруг и что-то бормотал. Разобравшись с комодом, ребята вскочили в машину, захлопнули дверцы, лихорадочно помахали руками и рванули с места.
В тот момент, когда машина тронулась, Оке как раз прислонился к дверце, намереваясь что-то сказать им через окно, его отбросило в сторону, и он покатился по земле.
Лис со Стефаном не остановились. Возможно, они не успели заметить, что произошло, а возможно, просто решили не обращать внимания.
Оке медленно поднялся на ноги, он был весь в грязи, а ссадина у него на руке кровоточила. Он немного постоял на месте, придерживаясь за дуб. Потом огляделся, нацелился на писательский домик и, спотыкаясь, двинулся туда.
Анн-Мари захохотала. Оке услышал смех и остановился на тропинке между холмов. Он вертелся во все стороны, похоже, не понимая, кто над ним смеется. Потом, пошатываясь, продолжил путь и заперся в своей маленькой крепости.
Через несколько дней за мной приехал папа. Мне удалось попрощаться лишь с некоторыми членами семьи. К Оке накануне заехал какой-то близкий друг. Они вместе отравились кутить в Гётеборг, и Оке все еще не вернулся. Сигрид сидела у постели Тура. Эва искала квартиру в Стокгольме, а Лис уже переехала. Обнять меня на прощанье из дома вышли лишь Карин, Йенс и Анн-Мари.
Майя сидела на лестнице. Она посмотрела на меня правым глазом, не закрытым очками, и я
