иначе ли, занятие это не из приятных. Наверняка тебе это известно лучше, чем кому-то из нас.

— Перевяжись, — повторил Курт, отмахнувшись. — О грехах человеческих после договорим.

— А мои труды — все прахом? — кивнув на угасший костер, с напускной обидой вздохнул Ланц, уже успевший снять со своего убитого жеребца дорожную сумку; на придавленных неподвижной тушей голубей в узкой клетушке он взглянул озабоченно, однако промолчал, убедясь в том, что вторая пара, подвешенная к седлу другого коня, цела и невредима. Все это время похвально державшиеся курьерские лишь теперь начали нервно перетаптываться, пофыркивая и тряся головой — видно, и их терпению, наконец, наставал предел. — Теперь все сначала; а сколько сил было положено…

— А главное — ценного продукта израсходовано? — договорил Курт, и тот с улыбкой пожал плечами, накладывая повязку прямо поверх штанины. Он покривился. — На рану плеснул бы.

— Обождет. После; сейчас эта бесценная субстанция потребуется, чтобы заново разжечь огонь, который ты благополучно профукал.

— На тебя б я посмотрел на моем месте, — огрызнулся он, мельком бросив взгляд на все еще бесчувственного пленного, и, присев на корточки перед Бруно, не слишком ловко управляющегося с перевязкой, отвел его руки в сторону. — Дай сюда; ты себя покалечишь.

Процедуру, учиняемую над ним, подопечный снес почти стоически, хотя несколько насмешливых взглядов и было брошено в его сторону Ланцем, уже суетящимся подле залитого водой и разбитого градом кострища; ни он, однако, ни Курт над этой и в самом деле пустяковой раной больше не подтрунивали и ни слова издевки не произнесли. Огонь разгорелся довольно скоро, и к последней, главной стадии операции давно уже можно было приступить, однако никто не высказал этого вслух, посвятив несколько долгих минут подробному обсуждению произошедшего; выслушав рассказ сослуживца о его странном противнике, Курт поведал о своем, ясно понимая, что этот спокойный, точно бы все уже позади, беспечный разговор есть необходимая всем им короткая передышка, нужная не столько телу, хотя и оно уже давно взывало о милости, но более — нервам, мыслям, рассудку перед тем, как все это продолжится. Возможно, все окончится просто — брошенная в огонь флейта вспыхнет, быть может, ярче обыкновенного куска дерева, а возможно, и попросту сгорит, как этому дереву и полагается, а может статься, что беготня под редким дождем, частым градом и постоянным ветром, лежание в грязи и воде повторятся еще не раз; и, как знать, помогут ли…

Плененный все так же лежал недвижимо, закрыв глаза и едва дыша, из чего Курт сделал злорадный вывод, что одарил своего противника не только щербиной, но и довольно сильным сотрясением; когда тот очнется, его должно неслабо мутить, что при допросе наверняка пойдет на пользу ситуации. Пока же, во избежание лишних проблем, он предпочел закупорить чародейский рот крепким кляпом.

— Занятно, — оценил Бруно, следя за его действиями из-под все еще нахмуренных бровей. — Вот это я вижу впервые — инквизитор затыкает арестованному рот, чтоб чего не сказал.

— Не все слова одинаково полезны, — отозвался он, распрямляясь, и решительно вздохнул: — Ну, что, collegam? Пора кончать с этой дудкой — сколько уж можно тянуть; перед смертью не надышишься.

— Точнее и не скажешь… — чуть слышно пробормотал Ланц, стоящий вот уж около минуты молча и не шевелясь, глядя в разверстую могилу углежога странным, словно застывшим взглядом; с места он стронулся с усилием, сильно припадая на порезанную ногу и кривясь, точно бы к плечам его был привязан нагруженный камнями мешок, влачащийся по земле. Флейту он, наклонившись, подобрал прежде, чем кто- либо успел его остерегающе окликнуть.

— Я б на вашем месте эту дрянь руками бы не трогал, — неуверенно посоветовал Бруно, осторожно приблизясь и рассматривая резную трубку с опасливым интересом. — Как сейчас чего-нибудь… этакое…

— Ерунда. — Ланц повернул флейту в пальцах, глядя на сбегающую по ней воду, и улыбнулся. — Как видишь — держу, и ничего.

— Бруно? Ко мне.

От того, как резко прозвучал окрик, Курт поморщился и сам, однако в ответ на возмущенный взгляд подопечного лишь повторил:

— Сюда, я сказал. Пора и впрямь завершить все это, после чего как подобает побеседовать с нашим гостем. Будешь стоять здесь и, как бы чего не вышло, за ним наблюдать, — пояснил он, когда Бруно приблизился; сняв арбалет с ремня, натянул, заряжая снова, и пояснил: — Если что покажется не так — стреляй, не думай; лучше потерять подозреваемого, чем…

Он не договорил и в протянутую к нему ладонь подопечного оружия не вложил — ухватив его вместо этого за запястье, рывком отшвырнул себе за спину и поднял арбалет, наставив на Ланца.

— Что за… — проронил растерянно Бруно, попытавшись одернуть его локоть вниз, и он, не глядя, саданул этим локтем назад, услышав за спиной задушенный вдох.

Ланц посмотрел на направленное в его сторону оружие спокойно, медленно подняв взгляд от четырех стальных острий к его лицу.

— Гессе, — вымолвил он тихо, — у тебя что — мозги переклинило после сегодняшнего?

— Брось эту штуку, — так же тихо, четко выговаривая каждое слово, потребовал Курт, не опуская руки. — Сию же секунду.

— Керн был прав — тебе надо спать больше, — отозвался тот, по-прежнему не повышая голоса. — Ты хоть соображаешь, кто ты и где? Кто я такой — помнишь?

— Кто ты такой… — повторил он медленно. — Это хороший вопрос. Ответ вот только плохой… Брось флейту, живо.

— Да ты спятил совсем! — прошипел подопечный за спиной, и Курт вздохнул, кивнув:

— Вот как?.. Тогда — Дитрих; подойди к костру и брось треклятую дудку в огонь, прямо сейчас. Клянусь, если ты это сделаешь — я немедля же извинюсь, а когда возвратимся в Кельн — напишу прошение в ректорат об отстранении меня от инквизиторской должности. Итак? Шаг — и одно движение руки, чтобы доказать, что я спятил.

В неподвижности и молчании прошло мгновение, другое, третье — долгие, как тропа в поле — и Ланц, наконец, невесело улыбнулся, качнув головой.

— Надо же — сколько убежденности; никогда б не подумал… — произнес он, расслабясь и опустив руку с зажатой в ней деревянной флейтой. — И когда же вы сумели понять, майстер инквизитор? Главное — как?

— Считай это чутьем следователя, — ответил Курт сухо, кивнув на его руку: — Флейту, я сказал, брось, Крюгер.

Глава 19

— Что за черт? — проронил Бруно растерянно; он дернул локтем, вновь отпихнув подопечного назад, и повторил, повысив голос:

— Брось.

— А иначе — что, майстер инквизитор? — с улыбкой уточнил тот. — Стрелять станете?.. Не думаю. Не убьете же вы сослуживца, напарника, друга, который в вас души не чает?

— Считываешь воспоминания при подселении? В таком случае, ты должен знать, какого мнения обо мне Дитрих — обо мне и о том, что я могу сделать. Брось эту пакость.

— О, да, вынужден признать — немногие сочли бы лестным то, что думает о вас ваш приятель; немногие, но не вы, майстер инквизитор, так?.. — от улыбки, покривившей губы Ланца, стало холодно, хотя, казалось бы, озябнуть больше, чем уже промерз на этом ветру под градом и дождем, было нельзя. — Только вот выводы из его знаний я делаю свои. Знаете, какие? Вы не станете меня убивать. Вы не сделали этого сразу, и с каждым мгновением вам этого все меньше хочется, и уверенности все меньше, и рука уже начинает подрагивать… Вы утомились или же попросту никак не можете убедить себя сжать палец до конца?

— Не надейся, — возразил Курт, поддержав правой ладонью запястье левой руки с арбалетом; рука и впрямь дрожала от усталости, и прежде привычно легкое оружие сейчас казалось тяжелым, как кузнечный

Вы читаете Пастырь добрый
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату