Мимо мраморной тишины Арлингтона (он опять вспомнил Мартина, покоящегося в могиле на противоположной стороне земного шара) и вверх, по пригоркам. Позади, точно мираж, в летнем мареве трепетал и колыхался Вашингтон; но вот и он исчез за поворотом.
В Маунт-Верноне царили мир и покой — рабочий день, посетителей мало. Выйдя из машины и направляясь к зданию, Стилмен спрашивал себя, что сказал бы первый президент Соединенных Штатов, очутись он здесь теперь. Думал ли он, что его дом в полной сохранности завершит свое второе столетие — неизменяемый островок в бурном потоке времени.
Они медленно прошли по исполненным великолепной гармонии комнатам, терпеливо отвечая на бесконечные расспросы детей и вдыхая аромат несравненно более простого, покойного образа жизни. (Но казался ли он простым и покойным людям той поры?) До чего же трудно представить себе мир без электричества, без радио, когда единственным источником энергии были мускулы, ветер, вода. Мир, где скачущая лошадь воплощала предел скорости и большинство людей умирали не дальше нескольких километров от места своего рождения.
Жара, пешее хождение и неиссякаемый поток вопросов оказались более утомительными, чем ожидал Стилмен. И когда они достигли «Музыкальной комнаты», он решил отдохнуть. На террасе стояли очень заманчивые скамейки — можно посидеть на свежем воздухе, любуясь зеленой травой газона.
— Встретимся на террасе, — сказал он Диане. — Вы посмотрите кухню и конюшни, а я посижу немного.
— Тебе нездоровится? — тревожно спросила она.
— Никогда не чувствовал себя так хорошо, но лучше поберечь силы. И дети совсем меня замучили вопросами, я не знаю, что говорить. Ты уж постарайся, придумай, как-никак кухня по твоему ведомству.
Диана улыбнулась.
— Кажется, я никогда не отличалась особым талантом… Ладно, постараюсь, за полчаса управимся.
Оставшись один, он медленно спустился по ступенькам на газон. Здесь двести лет назад стоял Вашингтон — глядел, как Потомак прокладывает себе путь к морю, и размышлял о прошедших войнах и предстоящих задачах. И здесь мог бы через несколько месяцев стоять Мартин Стилмен, новый президент США, не рассуди судьба иначе.
Незачем притворяться, что он ни о чем не сожалеет. Иные достигают и власти, и счастья; ему это не было дано. Рано или поздно собственное честолюбие сожрало бы его. Последние недели он был вполне удовлетворен; за это ничего не жаль отдать.
Он все еще дивился своему чудесному спасению, когда его время истекло и Смерть бесшумно слетела вниз с летнего неба.
— Похоже, что здесь дорога кончается, — сказал Джерри Гарфилд, выключая моторы.
Тихо вздохнув, насосы смолкли, и разведочный вездеход «Бродячий драндулет», лишившись воздушной подушки, лег на острые камни Гесперийского плато.
Дальше пути не было. Ни насосы, ни гусеницы не помогли бы «Р-5» (как официально назывался «Драндулет») одолеть выросший впереди эскарп. До Южного полюса Венеры оставалось всего пятьдесят километров, но с таким же успехом он мог находиться на другой планете. Хочешь не хочешь, надо возвращаться, снова идти все эти семьсот километров среди чудовищного ландшафта.
День был на диво ясный, видимость почти тысяча метров. Не требовалось никакого радара, чтобы следить за утесами, вырастающими на пути вездехода; на этот раз их было видно невооруженным глазом. Сквозь пелену туч, которая не разрывалась уже много миллионов лет, просачивался зеленый свет, будто в подводном царстве; к тому же вдали все расплывалось во мгле. Так и казалось порой, что вездеход скользит над морским дном, и Джерри то и дело чудились вверху, над головой, плывущие рыбины.
— Связаться с кораблем и передать, что возвращаемся? — спросил он.
— Погодите, — сказал доктор Хатчинс. — Надо подумать.
Джерри взглянул на третьего члена экипажа, надеясь на поддержку. Напрасно. Коулмен такой же одержимый, как Хатчинс. Как бы неистово они ни спорили между собой, оба оставались учеными, то есть — с точки зрения рассудительного инженера-штурмана — людьми, которые не всегда способны отвечать за свои поступки. И однако, если Коулу и Хатчу втемяшится в голову продолжать путь, ему останется только выполнять приказ, записав свой протест…
Хатчинс прошелся по тесной кабине, изучая карты и приборы. Потом направил прожектор вездехода на скальную стенку и стал внимательно разглядывать ее в бинокль.
«Не может быть, чтобы он потребовал от меня штурмовать эту скалу, — подумал Джерри. — 'Р-5' как- никак всего лишь вездеход, а не горный козел».
Вдруг Хатчинс что-то увидел. На миг задержав дыхание, он затем шумно выдохнул и повернулся к Коулмену.
— Посмотрите! — Его голос дрожал от волнения. — Чуть левее черного пятна! Что это, по-вашему?
Он передал Коулмену бинокль; теперь тот замер, всматриваясь.
— Черт возьми, — вымолвил он наконец. — Вы были правы. На Венере есть реки. Это след высохшего водопада.
— Учтите, за вами обед в «Бель Гурмете», как только вернемся в Кембридж. С шампанским!
— Запомню, не бойтесь. Да за такое открытие не только обед!.. И все-таки ваши теории любой назовет сумасбродными.
— Стоп, стоп, — вмешался Джерри. — Какие еще тут реки- водопады? Каждый знает, что их на Венере нет и не может быть. В здешней бане такая жарища, пары никогда не сгущаются…
— Вы давно глядели на термометр? — вкрадчиво спросил Хатчинс.
— Тут только успевай вездеходом управлять!
— Тогда позвольте сообщить вам одну новость: сейчас около двухсот тридцати, а температура продолжает падать. По Фаренгейту точка кипения — двести двенадцать градусов. Не забывайте, мы почти у полюса, сейчас зима и мы на высоте восемнадцать тысяч метров над равниной. Все вместе взятое дает такой скачок, что, если похолодает еще на несколько градусов, польет дождь. Кипящий, но все-таки дождь, вода, а не пар. А это, сколько бы Джордж ни упирался, совершенно меняет наше представление о Венере.
— Почему? — спросил Джерри, хотя он уже и сам догадался.
— Где есть вода, может быть жизнь. Мы излишне поторопились назвать Венеру бесплодной только потому, что средняя температура на поверхности превышает пятьсот градусов. Уже тут намного холоднее — вот почему я так рвусь к полюсу. Здесь, в горах, есть озера, и я хочу взглянуть на них.
— Но ведь
— На Земле есть водоросли, живут. И разве исследование планет не научило нас: везде, где только может возникнуть жизнь, она возникает. Пожалуйста, возможность, пусть единственная, налицо.
— Хотелось бы проверить вашу теорию. Но вы же видите: по этой скале не подняться.
— На вездеходе не подняться, верно. Но влезть самим по стенке вполне можно, даже в термокостюмах. Нам всего-то надо пройти несколько километров к полюсу. Главное — эту стенку одолеть, дальше местность ровная, это видно по радарным картам. Думаю, уложимся в… ну, от силы в двенадцать часов. Как будто мы не ходили дольше, и в куда более сложных условиях.
Это верно. Одежда, которая надежно защищает человека на равнинах Венеры, и подавно годится здесь, где температура всего на сотню градусов выше, чем летом в Долине Смерти на Земле.
— Хорошо, — сказал Коулмен, — вы знаете правила. Одному выходить нельзя, и кто-то должен
