Какой сказочный взлет! Почти невероятный!
Даже самый богатый буржуа не смел и мечтать о том, чтобы занять подобное место при особе монарха. Для податных столь блестящий путь был заказан. А эта бедная крестьянка, вчера еще пасшая коров на далекой окраине, – подумать только, как она вознеслась сегодня!
Воистину пути Господни неисповедимы!
Как счастлива она, должно быть!
Никогда еще не складывалось более ошибочного предположения.
Девушка была глубоко несчастной. Именно теперь к ней впервые начали приходить мысли о смерти, к ней, семнадцатилетней, полной сил и здоровья!
Свет часто мерк перед ее глазами. Сумрачные тени обволакивали рассудок. И мрачные предчувствия появлялись именно в те часы, когда внешне все обстояло более чем благополучно.
Среди тяжелых и полных лишений лагерных будней, в час штурма или кровопролитной атаки, раненая или безмерно уставшая, Жанна никогда не впадала в уныние. Напротив, она умела воодушевить и подбодрить каждого. Бесстрашие девушки, презрение к опасности и непоколебимая вера в удачу были главным ее оружием, источником силы, которой она подчиняла сердца и волю товарищей по борьбе.
Но как только она попадала в общество знатных капитанов или ко двору, в обстановку суетной праздности, в сферу действия светской и духовной знати, положение резко менялось.
Жанна чувствовала себя покинутой и бесконечно одинокой маленькой девочкой, заплутавшейся в густом и темном лесу. Все было чужим, неприятным, колючим. Она видела здесь чванливость и лицемерие, оспаривающие первенство друг у друга. Она понимала, что ее презирают и ненавидят, что ей завидуют и желают всяческого зла.
Девушку не могли обмануть признаки показного внимания и вежливые поклоны, так же как придворных не обманывал ее дорогой и изящный костюм.
Как часто надменные вельможи обращались к ней с ехидными вопросами, рассчитанными на то, чтобы высмеять и ославить! Как часто лукавые служители церкви упрекали ее в самонадеянности и гордыне, в идолопоклонстве, к которому она якобы приучала боготворивший ее народ! Все они приставали, чтобы Жанна явила «чудо», как будто было мало чудесной победы при Орлеане! Все они лезли в ее душу, требуя, чтобы она познакомила их со своими святыми, как будто эти стяжатели и развратники могли понять ее светлые чувства и помыслы!
При этом – девушка не сомневалась – многие по-прежнему считали ее еретичкой и колдуньей.
Нет, они не могли простить ей ни ее происхождения, ни ее славы! Они были ненавидящими и ненавистными. Ей было душно с ними.
Правда, внешне Жанна старалась ничем себя не выдать. Она всегда держалась просто и непринужденно, с уверенностью высказывала свои мысли, не проявляла и тени робости.
Это было необходимо. Этого требовала ее миссия.
И для полного завершения этой миссии надлежало привести дофина Карла в Реймс и сделать его законным монархом.
Коронация закрепит победу. Почва уйдет из-под ног захватчиков.
А потом?..
Потом… Если бы она могла ответить на этот вопрос! Если бы она знала!..
Тени сгущались. Будущее молчало.
Ясно было одно: ближайшая дорога ведет в Реймс, и свернуть с этой дороги она не может.
Глава 10
ДОРОГА НА СЕВЕР
Идея немедленного движения на Реймс и коронации Карла VII была встречена при дворе весьма прохладно.
Главный кредитор и советник короля господин де Тремуйль был прямо враждебен этому плану. Северный поход не приумножил бы его богатств и поместий: все его владения сосредоточивались на юго- западе страны, в Пуату. Зато возвращение Шампани и Иль-де-Франса резко увеличило бы престиж и богатства других господ, в настоящем зависимых от шамбеллана. Да и сам монарх, почувствовав свою силу после миропомазания, вряд ли остался бы робким и послушным.
И еще одно обстоятельство личного свойства леденило душу Тремуйля.
Согласно регламенту во время коронации меч короля должен был держать коннетабль. Если бы произошло примирение Карла VII со страшным де Ришмоном, песенка доблестного шамбеллана была бы спета. Он прекрасно понимал, что мстительный и жестокий бретонец не простил и никогда не простит ему того, что было в прошлом.
С де Тремуйлем отчасти был солидарен герцог Алансонский. Юный принц вовсе не стремился к увеличению власти своего царственного кузена. Его в гораздо большей мере волновала судьба собственного герцогства, которое все еще оставалось неотвоеванным. Поэтому герцог Алансонский возглавил тех сеньоров, которые предлагали идти не на северо-восток, а на северо-запад, в Нормандию и прилегающие к ней районы.
Не были заинтересованы в реймской экспедиции и такие вельможи, как Дюнуа или де Гокур.
Нерешительный Карл VII вопреки явным преимуществам, которые принесла бы ему коронация, также продолжал колебаться.
Двор в целом не отказывался от войны, но предпочитал такую войну, при которой каждый из сеньоров мог бы реализовать свои притязания, монарх не слишком усилился, а народ не слишком себя проявил.
Лишь один из числа ведущих царедворцев, а именно монсеньор Реньо де Шартр, в этом вопросе не соглашался с большинством.
Реймский поход давно был его золотой мечтой – золотой в прямом смысле слова. Богатейший землевладелец, господин канцлер выглядел бедным как церковная крыса. Могущественный советник престола, он оказывался вынужденным на многое смотреть глазами невежественного временщика, которого глубоко презирал.
И все это лишь потому, что Реймс был отрезан англичанами, потому что он, архиепископ, в течение пятнадцати лет не получил ни гроша со своей епархии.
Как человек рассудительный и осторожный, монсеньор Реньо обычно не был склонен к поспешным действиям – в этом он не отличался от многих придворных.
Но именно теперь он вдруг с поразительной отчетливостью понял, что вопрос стоит так: сейчас или никогда!
Он давно уже предвидел то, над чем не задумывались другие. Английские регенты, крайне расстроенные ходом войны, могли в целях усиления своего престижа переправить во Францию ребенка-короля, Генриха VI, и короновать его в Реймсе французской короной.
Если бы это им удалось, Карл VII получил бы тяжелый моральный удар, а он, архиепископ, навсегда должен был бы расстаться с надеждой на богатство и верховную власть.
Монсеньор Реньо ясно видел все это и готов был пойти на многое, лишь бы обеспечить и ускорить спасительный поход. Он юлил перед де Тремуйлем, соблазняя его материальными выгодами и обещая устранить коннетабля. Он нажимал на робкого монарха и уговаривал порознь членов государственного совета.
И однако, все это повисло бы в воздухе, если бы господин канцлер не имел союзника более сильного, чем придворные клики и королевский любимец.
Этим союзником была Дева.
За Девой стоял народ.
После Жаржо и Патэ освободительная армия не рассеялась. Напротив, она росла с каждым днем, подобно ручью, превращающемуся в бурную реку.
На сборном пункте в городе Жьене к концу июня оказалось до тридцати тысяч человек.
Эти люди знали, на что идут.
Они видели впереди утомительный и опасный путь, много сотен лье по стране, опустошенной врагом, сквозь голод, пожары и засады, преодолевая коварство и ложь.
Они не надеялись на высокое жалованье и военные награды.
Но они горели желанием довершить то, что было так успешно начато.
