— И что же дурного в хорошем завершении?
— Ничего, госпожа фон Герстенмайер, — улыбнулся тот. — Ровным счетом ничего.
Владелица нахмурилась, оторопело хлопая белесыми редкими ресницами, однако что ответить так и не нашлась, умолкнув и надолго впав в задумчивость.
— Быть может, турнирные забавы и не самое большое увлечение Александера, — вмешался Курт с усмешкой, — но на двухцветном ристалище он ни разу не пал, насколько мне известно. Помнится, господин фон Лауфенберг, вы намеревались его сокрушить. Надеюсь, сегодня мы это увидим?
— А вам так по сердцу смотреть, как меня бьют, майстер инквизитор? — покривился граф. — Вчерашнего вечера вам показалось мало?
— Сдаетесь до боя? — уточнил фон Вегерхоф удивленно. — А я рассчитывал на острую баталию.
— Сдаюсь? Я?.. Не дождешься. Как только ты будешь готов, я устрою тебе хорошую взбучку.
— А я, пожалуй, не стану позориться, — вздохнул фон Эбенхольц. — Для моих старых нервов это слишком.
— Что это с вами? — удивленно озирая помрачневших гостей, осведомился стриг, и фогт кивнул в сторону Курта:
— Спросите своего друга, барон. Вчерашним вечером он более двух часов попирал наше самоуважение; после этого садиться за игру с вами не просто самонадеянность, а безрассудство.
— Гессе? Неужто? — уточнил тот и, когда Курт развел руками, широко улыбнулся: — Моя школа.
— Рано или поздно ты сделаешь ошибку, — уверенно сказал фон Лауфенберг. — Все ошибаются когда-нибудь.
— Завтра начнут разъезжаться по домам, — шепнула Адельхайда со вздохом, и Курт непонимающе нахмурился:
— Серьезно? Откуда такие выводы?
— Гости пресытились; думаю, и вы это заметили, — пожала плечами та. — Начинают скучать, и даже появление Александера не спасет ситуацию… К тому же, завтра пятница, последний день на то, чтобы приготовиться к завершению Пасхальной октавы, а кроме того, эти празднества длятся вот уж четвертый вечер, и примитивная благопристойность требует избавить, наконец, хозяйку от своего присутствия. Ну, и, в конце концов, простая statistica. Когда эти пиршества начинают завершаться так рано, еще до темноты, это означает, что присутствующие исчерпали запасы сил и намерены возвратиться к обыденной жизни, к делам, к каждодневным необходимым заботам. Фогт уж точно уедет — у него этих забот немало; фон Лауфенберг также не может оставить имение надолго — слышали сами, майстер Гессе, в его владениях сейчас неспокойно. Фон Хайне останется, правду сказать: этот не покинет стен замка, пока его прямо не попросят…
— Иными словами, — подытожил он хмуро, — на то, чтобы разобраться в деле, нам остается этот вечер и завтрашнее утро. Я верно понял?
— Да, если наш подозреваемый не окажется среди оставшихся. Молитесь, майстер Гессе, чтобы именно это и произошло.
— Как я вижу, ваши надежды на то, что виновный занервничает и наделает глупостей в моем присутствии, не оправдались?
— Не знаю, — отозвалась та с неудовольствием. — Фема, примешавшаяся к нашему вчерашнему ужину, оспорила у вас пальму первенства по части воздействия на умы и души. Сложно теперь понять, отчего на самом деле так возбужден фон Лауфенберг, почему даже для него немыслимо много пьет фон Хайне и что стоит за постоянными тычками Эриху от его отца — любовь ли парнишки к народным мстителям, или к этому примешалось что-то еще.
— Прошу прощения, если выскажу оскорбительную нелепость, — продолжил Курт, — однако хочу спросить: а ваша тетушка ведет себя так, как обычно? Будь это посторонний человек, я предположил бы неожиданное возвращение тридцать лет отсутствующего супруга…
— Тетку я проверила в первую очередь, — не моргнув глазом кивнула Адельхайда. — Ее замок — в некотором смысле территория проведения операции и мое прикрытие; неужто вы полагаете, что я оставила бы спину незащищенной?.. Эта версия мне пришла в голову одной из первых: о том, что некоторое участие в расследовании смерти мужа я принимала, полностью скрыть не удалось, и месть оставшихся, быть может, в живых стригов из обнаруженного мною клана вполне могла иметь место. А если предположить, что кому- то как-то стало известно о моем чине в Конгрегации или должности в имперской разведке… Но — нет. Тетка непорочна, как кладбищенский камень. Я положила на это довольно сил и времени, чтобы говорить такое с уверенностью.
— Обидно. Версия на поверхности и такая удобная… — вздохнул он и, спохватившись, оговорился: — Простите.
— Ничего, — благодушно улыбнулась Адельхайда. — Многие, знающие мою тетушку дольше года, пожелали бы увидеть ее если не на костре, то уж за решеткой; взгляните хоть на фон Лауфенберга. Но, если вычесть из ее характера contra-еврейские пунктики, помешанность на рыцарской истории и желание во что бы то ни стало женить на мне Александера — она весьма даже сносна.
— Так вот к чему эти проповеди о семейной жизни.
— Местное высокое общество вообще поголовно уверено, что рано или поздно это произойдет, — недовольно пояснила она. — Ведь я навещаю тетку сравнительно часто, и мы с ним общаемся не первый год… Однако во мнении собравшихся дам ему наметился противник, знаете?
— Фон Эбенхольц старший или младший?
— Ну, майстер Гессе, какая вопиющая ненаблюдательность и несообразительность… Вы, разумеется. «Ах, милая, вы так шушукаетесь с этим инквизитором; неужели!..»; знаете, вы вообще покорили всю женскую половину. Таких мрачных, но непостижимо очаровательных типов они не видели, быть может, ни разу за всю свою жизнь.
— Excellenter[155], — покривился Курт. — Только сомневаюсь, что руководство оценит мои столь своеобразные достижения, посему в отчете я этого указывать, пожалуй, не стану.
— Наша задача, — посерьезнев, вздохнула она, — сделать так, чтобы отчеты вообще имели смысл. Надеюсь на вас, майстер Гессе, даже, быть может, больше, нежели на Александера. Он, разумеется, может уловить человеческую реакцию, невидимую и неощутимую для нас с вами, однако простое общение, оговорка, мгновенная несдержанность — это в нашем положении значит едва ли не больше. Со мною, при всех моих привлекательных для них сторонах, откровенничать не станут, Александер, по их мнению, для этого недостаточно серьезен, и кроме того, мы оба — из их круга, близкие знакомые, а высказывать тайны своим человеку не свойственно. Вы же во всех отношениях пришлись ко двору. Говорите с ними — говорите со всеми, о чем угодно. Предчувствую, что уже через четверть часа, не больше, фон Лауфенберг выдернет Александера из-за стола, и все разбредутся по углам; у вас будет неплохой шанс. Я на вас рассчитываю, майстер Гессе; больше не на кого.
Глава 22
Фон Вегерхофа граф увлек к шахматному столу менее чем через десять минут; большая часть мужской половины гостей последовала за ними, однако Курт остался у стола трапезного, лишь пересев ближе к апатичному фон Эбенхольцу.
— Вы не с ними, майстер инквизитор? — с легким удивлением уточнил тот, и он отмахнулся:
— Ничего нового. Александер обставит каждого, граф фон Лауфенберг вновь начнет бесноваться… не хотел бы обидеть вас, вы друзья, но — зрелище он в эти минуты представляет малоприятное.
— Я так посмотрю — вам вообще мало доставляет удовольствия все происходящее, — заметил фон Эбенхольц убежденно. — Не похоже на то, что вы любитель шумных застолий.
— Отчего же, случаются застолья, и шумные — вот только в другом окружении.
— Слишком много незнакомых людей?
— «Слишком много людей» просто, — улыбнулся он вскользь. — Мне привычнее шуметь в обществе
