багровые кляксы.
Казалось, мир вокруг застыл, и движутся лишь эти двое — стремительно, словно само время. И казалось невероятное — казалось, для них время застыло, словно оба здесь — и не здесь, словно где-то там, где они могут просто остановиться против друг друга, враг против врага, и просто говорить. Спорить. Убеждать один другого в собственном превосходстве. В собственной правоте. В собственном праве — на жизнь. На смерть.
Ты умрешь.
Я не спорю.
Ты умрешь.
Я готов. Готов ли ты?
Я буду жить — как всегда, как прежде.
Ты умрешь вместе со мной.
Я буду жить. Ты — умрешь.
Ты уйдешь вместе со мной. Я уходить не боюсь. А ты — боишься?
Ты боишься. Ты не знаешь, кто ждет тебя по ту сторону, и лишь потому так цепляешься за жизнь. Ты боишься всего, что тебе не известно. Всего, чего не можешь понять. Ты не знаешь меня. Ты не можешь понять меня. Ты не знаешь, чего ждать от меня. Ты сегодня понял, что это так, и — ты боишься. Боишься меня так же, как и всего того, что за мной. За мной твоя смерть.
Я буду жить.
Ты умрешь.
Признай это.
Я буду жить.
Ты умрешь.
Твоя стезя, твоя просторная тропа меж двух путей, окончится здесь, сегодня, сейчас. Оборвется в пропасть. Она была слишком долгой, ты проторял ее слишком безоглядно — и она должна была оборваться. Ее должен был прервать кто-то рано или поздно.
Не ты.
Ты умрешь.
Смирись с этим.
Я буду жить!
Ты умрешь. Ты уже это понял. Я вижу. Я вижу тебя.
Я буду жить!
Я вижу тебя. Я вижу твою жизнь. Ту тропу, что оборвется здесь и сейчас.
Я буду жить…
Я вижу тебя. Я вижу твою смерть.
Я буду жить…
Я вижу тебя.
Я буду жить…
Ты умрешь.
Я буду!
Нет. Тебя не будет.
Что-то изменилось — внезапно и неуловимо; что-то пошло не так — не так, как прежде…
В сторону фон Вегерхофа, прижатого к стене, выбросилась рука; он отклонил голову, и сжатый кулак врезался в стену, оставив в сером камне неглубокую вмятину. Стриг отшатнулся вправо, и от встречного удара в горло Арвид на миг остолбенел, хватанув воздух громко, с тяжелым хрипом. Фон Вегерхоф, не остановив руки на взмахе, ударил локтем в лицо, вывернулся позади, вмяв кулак в позвоночник и огласив гулкую тишину часовни явственно слышимым хрустом, и последним ударом под колени опрокинул противника на пол.
Арвид упал неловко, точно старец, потерявший опору на скользкой зимней улице, изогнув переломленную спину и сипло ловя вдох распахнутым ртом; ладони уперлись в пол, пытаясь поднять тело, зло царапнув камень, и фон Вегерхоф опустился коленом на грудь, вмяв его в точку схождения ребер. Занеся стиснутый кулак над его головой, стриг мгновение помедлил и ударил — но не в лицо, а в пол, глубоко пронзив ногтями ладонь.
На кровь, бегущую с поднятой над ним руки, Арвид взглянул мутно, вяло попытавшись отвернуть голову, но уже не стремясь подняться.
— Этого ты хотел? — выговорил фон Вегерхоф с усилием и прижал порезанную ладонь к его стиснувшимся губам, докончив севшим, охриплым шепотом: — Так пей.
Тот рванулся в сторону, вздрогнув и изогнувшись, силясь оттолкнуть его от себя; стриг надавил сильнее, едва не вмяв ему голову в пол, и поднялся, отступив на шаг назад от поверженного мастера. Арвид опрокинулся набок, давясь и кашляя, плюясь кровавой слюной, привстал, упираясь скользящими по камню ладонями, и упал снова, хрипя, точно загнанный конь.
— Добей, — плохо слыша самого себя, подстегнул Курт, и стриг воспрещающе вскинул ладонь.
— Нет, — отозвался он, не оборачиваясь, лишь отступив еще на один шаг от агонизирующего тела. — Пусть.
— Не дай Бог… — начал он, и тот коротко оборвал:
— Не даст.
Арвид уже не двигался, лишь пальцы хватались за горло, раздирая кожу и мясо, словно пытаясь выцарапать, исторгнуть то, что жгло его изнутри; в последний раз тело его содрогнулось, и он застыл, уставясь в потолок окаменевшим невидящим взглядом…
— Арвид!
Того, как Хелена очнулась, Курт не заметил, не заметил никто, пока она с надрывным воплем не
