Ведущий в погибель.

голодухи не побрезгует. Старший протянет и без того, а новообращенная без должного питания может стать опасной… или мертвой.

— А не Бог ли с ней? — хмуро возразил шарфюрер. — Все одно туда ей и дорога.

— Как знать. Много вам известно о них, Келлер?.. Вот именно. На месте руководства я бы оставил одного в живых ненадолго. На месте руководства я оставил бы самого безопасного, самого слабого. На месте руководства я торжественно и прилюдно казнил бы звероподобного дядьку, не демонстрируя толпе забитую, плачущую и, что немаловажно, довольно миловидную девицу. На их месте я бы запер ее в подвале и провел бы испытание всех легенд, преданий и слухов, касаемых стригов, а также исследовал бы ее организм на всю мощь современной медицины и алхимии… Беречь, — подвел итог Курт. — Если будет необходимо — питать, если понадобится — чесать за ушком. Если ради сохранения ее благополучия ей надо будет спеть песенку — собрать всю зондергруппу и выстроить в хор.

Келлер лишь поморщился, ничего более не сказав, и удалился прочь.

Курт вышел на улицу, залитую солнцем, чувствуя на себе взгляды горожан, вместе с тем их почти не замечая; это было постоянным и неизменным сопровождением любого серьезного расследования и стало уже привычной частью жизни. Взгляды настороженные, любопытствующие, ненавидящие, испуганные — весь спектр чувств человеческих. Сегодня к ним примешивалась доля удивления: наверняка наскоро оттертый от крови наряд майстера инквизитора слабо вязался с обликом почтенного торгового города.

Правду сказать, и сам город этим утром утратил немалую часть своей благопристойности: улицы шумели чуть тише, но чуть возбужденней, стражи смотрели вокруг хмуро и взволнованно, и гораздо больше было кучкующихся группками людей, обсуждающих что-то кто вполголоса, а кто и громогласно, не стесняясь в выражениях и эмоциях. На майстера инквизитора, проходящего мимо, пялились так же открыто, опуская глаза лишь при его приближении и наверняка ожидая растолкования наступивших в Ульме перемен.

Владелец «Моргенрота» окаменел при виде вторгшегося в его владения следователя, застыв в молчании и наверняка пытаясь соотнести в мыслях свое поведение несколько дней назад и наличие в городе бравых парней со Знаками.

— Майстер инквизитор… — проронил он неуверенно, и Курт, не поздоровавшись, потребовал:

— Графиня Адельхайда фон Рихтхофен. Она еще здесь?

— Конечно, где ж ей быть; спит, насколько мне известно, — охотно отчитался тот. — Ее горничная прибыла этим утром, и совсем недавно она отказалась от завтрака, сказала — ей надо отдохнуть.

— Я поднимусь, — непререкаемо сообщил он, и хозяин лишь тоскливо вздохнул ему вслед.

Лотта открыла на стук тут же, улыбнувшись при виде гостя, и отступила в сторону, пропуская его внутрь уже знакомой комнаты.

— Я знаю, спит, — не дожидаясь объяснений, кивнул Курт. — С ней все хорошо, и Dei gratia[220]. Я, скорее, к тебе. Надеюсь, сумку с моими вещами ты не забыла прихватить, когда возвращалась сюда?

— Она стоит вон там, — кивнула в сторону соседней комнаты та. — Однако Адельхайда просила разбудить ее, когда вы придете. Думаю, ей интересно узнать о ходе дальнейшего расследования.

— Какой ход, я сам проснулся час назад, — возразил Курт, идя к указанной ему двери. — И на ее месте я бы подумал о собственном здоровье, а не о допросах и протоколах.

— Скажите ей об этом, — вслед ему посоветовала Лотта с усмешкой. — Только много ли будет с ваших слов проку; она никого не слушает. Отсюда все ее беды.

— Между прочим, я это слышала, — заметила Адельхайда, когда он, приоткрыв дверь, остановился на пороге. — Проходи. Какие новости?

Курт прикрыл дверь, медленно приблизясь, огляделся в поисках табурета и, не отыскав такового, присел на край постели.

— Новость первая: ты чудом выжила, — сообщил он недовольно. — Не хочешь потратить часть времени на то, чтобы насладиться этим фактом?

— Я наслаждаюсь, — кивнула та, усевшись и прислонясь к подушке спиной. — Вот уж третий час. И перед этим проспала всю ночь.

— И как спалось?

— Прилично, — кивнула Адельхайда, и он вздохнул, уловив едва заметное подрагивание в голосе:

— Кошмары?

— Да, — нехотя согласилась та, ответив не сразу. — Было. Лотте пришлось остаться со мной — я вскакивала раз десять за ночь. Мерзкие сны. И огонь горел всю ночь — не смогла уснуть в темноте… Надо с этим что-то делать, иначе конец работе.

— Ты оклемаешься, — возразил Курт уверенно. — В первую ночь после события, потрясшего психику, совершенно нормально видеть это событие во сне, и ассоциировать с ним схожее окружение вроде темноты — тоже вполне типично. Ты придешь в себя. Ты крепкая. Ты и вчерашней ночью держалась очень хорошо… И сейчас хорошо держишься. Слишком хорошо.

— Это как же понимать — «слишком»?

— Ну, не знаю, — пожал плечами он. — Могла бы хоть поплакать для приличия. Я бы героем себя почувствовал.

— А кем чувствуешь сейчас?

— Дураком, — откликнулся Курт, и она вздохнула, кивнув:

— И ты недалек от истины.

— Вот спасибо, — покривился он. — И это вместо благодарности? Передам Александеру. Он будет рад это услышать.

— Передай, — серьезно согласилась Адельхайда. — Хотя, я думаю, он и сам знает все то, что я могла бы сказать. И ты знаешь. Вы сделали глупость, когда пришли в этот замок, Курт. Большую глупость. Разумеется, я не стану говорить, что жить так уж плохо, что за спасение я вам не благодарна, однако это не отменяет того, что вы поступили непростительно безответственно.

— Ждать было нельзя, — начал он, и та строго оборвала:

— Вы должны были ждать. Поправь, если я ошибаюсь, но мне кажется — никто из вас не пошел бы на это, если б на моем месте был кто-то другой. Ты не пошел бы. Ты не стал бы ввязываться в рискованное дело, фактически не имеющее шансов на успех, если бы не личные причины… «Ни жен, ни детей, ни возлюбленных» — помнишь? «Это безопасно, рационально, не мешает работать и думать, не приводит к срывам и провалам». А еще — «Proximus sum egomet mihi»[221]… Помнишь, кто все это мне говорил?

— Не стану спорить с тем, — через силу согласился Курт, — что вся эта затея и впрямь была рискованной, однако нашим действиям есть вполне четкое логическое оправдание. Во-первых, ты агент, обладающий не просто важной — секретной информацией. И как знать, что там могло произойти. Если тебе станет от этого легче, идя в этот замок, мы готовились и к тому, что придется не вытаскивать тебя оттуда, а, напротив, оставить там навсегда. Если бы Арвид задумался над тем, что какая-то девица не удивилась появлению стрига в ее покоях, что она схватилась за оружие вместо того, чтобы упасть в обморок — он понял бы, что с тобой что-то нечисто, и спросил бы, что. А ты — не смогла бы не ответить. Вот тебе первая, самая важная причина. Тебя не должно было быть в замке, не должно быть вообще или не должно быть живой. И еще одно: мы сохранили фогта. Ведь вероятность того, что зондергруппа попросту уложила бы его вместе с прочими, гораздо выше, чем надежда на то, что — арестовала бы. А кроме того, мы взяли двух стригов живыми; этого те парни не сделали б уж точно.

— Да, — согласилась Адельхайда с улыбкой. — Все это можно сказать руководству; и ты скажешь, не сомневаюсь. И это будет неплохим оправданием вашим действиям. Вот только возразить твоим словам несложно. Тот факт, что два стрига попались живыми — случайность, и вашей целью это не было. О том, что фон Люфтенхаймер подвержен в некотором роде исцелению, что его можно сохранить для дальнейшей государственной службы — никто и не подозревал; уж вы не знали об этом точно. А что до меня… Зондергруппа была на подходе. Даже если бы она явилась на следующий день, если б при этом я выложила Арвиду все известные мне тайны, если б и мое полное подчинение свершилось бы к тому времени… Эти ребята зачистили бы замок, и в живых никого бы не осталось, и все тайны остались бы тайнами. Все проблемы были вполне решаемы и без вашего вмешательства.