оказать какое-либо содействие, я, разумеется, к вашим услугам, хотя и слабо представляю, чем могу вам помочь.
— Не отбрыкивайтесь, майстер Зальц, — усмехнулся стриг, — скромность — не ваш конек. Вы загнали его в стойло лет двадцать назад, где он благополучно издох от недостатка ухода и полнейшей обездвиженности…
— Господин барон, — тщательно скрывая раздражение, оборвал тот, косясь на Курта с нервозной настороженностью, — я не ваш духовник и не желал бы обсуждать ваши манеры, однако…
— Обсуждать манеры других — это единственно верный путь держать в узде собственные, — отмахнулся фон Вегерхоф беззаботно. — Поскольку же вас как человека добродетельного, судя по всему, весьма тревожит данный вопрос, я со всем христианским смирением готов предоставить себя в качестве оной узды.
— Наверняка майстер инквизитор имеет какие-то планы в отношении вас, господин барон, однако позволю себе заметить, что, с моей скромной точки зрения, сие дело мало вас касается, и находиться здесь вы, вообще говоря, не должны. И без того ваше вмешательство в дела Ульма носит характер излишне настойчивый.
— Вы правы, — сокрушенно кивнул тот, с неподдельным вниманием и придирчивостью изучая ногти на бледной тонкой руке. — В самом деле. Наверняка мощеные улицы — это непотребное излишество; кто я такой, чтобы спорить с вековыми традициями?.. Кстати сказать, майстер Зальц, когда я получу, наконец, финансовый отчет о моем последнем взносе на эту мою назойливую блажь?
Взгляд, брошенный в сторону Курта канцлером, был уже не просто нервным — почти несчастным.
— Ведь вы знаете, что эти вопросы — не ко мне, — в голосе канцлера прорвалось явное смятение, и пухлые пальцы, испачканные чернилами, сцепились в плотный замок, теребя обложку лежащей на столе книги. — Городской камерарий всегда на месте; будьте любезны обратиться к нему. А теперь, если вы не возражаете, я бы желал продолжить беседу с майстером инквизитором; вернее сказать, — обратясь к Курту, уточнил тот, — я хотел бы задать вам вопрос. Не сочтите за неуважение, однако у меня вызывает некоторое недоумение факт присутствия при нашем разговоре господина фон Вегерхофа. Разумеется, как человек, проживающий в пределах Ульма, господин барон оказывает некоторую благотворительность ради благоустройства города, однако…
— Он хочет спросить, что я тут делаю, — перевел стриг с усмешкой; Курт поморщился:
— Александер! Не лезь, сделай одолжение.
— Предатель, — укоризненно выговорил тот, и Зальц взглянул на обоих с нескрываемым удивлением.
— Прошу простить, если я выскажу нечто неразумное, майстер инквизитор, — произнес он нерешительно, — однако из ваших слов я делаю вывод о том, что вы состоите с господином бароном в приятельских отношениях.
— Увы, — вздохнул Курт с непритворным сожалением. — Всякому дается свой крест. Не могу сказать, насколько я заслужил столь тяжкий, но Господу, полагаю, виднее. Что же до вашего первого вопроса — да, я уже успел понять, насколько тесно, скажем так, Александер взаимодействует с городскими властями и… некоторыми деловыми кругами, а посему понимаю вашу озабоченность, майстер Зальц. Понимаю, что его навязчивость способна довести до белого каления; поверьте, я это знаю не хуже вас, однако в его внимании к этому делу нет ничего предосудительного с точки зрения законности. Главное, что движет им, это простое желание устранить factor, делающий жизнь Ульма опасной и неприятной; а в том, чтобы в городе все шло, как прежде, он, прямо скажем, кровно заинтересован. Вторая причина несколько менее важна, но не менее понятна — любопытство. Наверняка вы станете меня осуждать за потакание оному, и я с вами даже соглашусь…
— Мне весьма жаль его преждевременно почивших родителей, — с неудовольствием заметил канцлер, — и не могу не заметить, что, будь над господином бароном во время оно крепкая отцовская рука, его привычка получать желаемое любой ценой наверняка приобрела бы менее сильный характер.
— Вы хотите сказать — менее сильный характер приобрел бы я, — поправил фон Вегерхоф. — Лукавый старый лис; вы бы об этом мечтали, майстер Зальц, верно? Немного в округе имущей знати, которая раскошеливалась бы на городские нужды; если б только еще я не требовал отчетов о своих деньгах — вот это был бы вовсе рай, а?
— Все ваши взносы — единственно ваша воля, господин барон, — оскорбленно произнес тот, распрямившись. — Город вам безмерно благодарен, однако никто и никогда не просил…
— «Набатный колокол, господин фон Вегерхоф»… — передразнивая чей-то трескучий голос, выговорил стриг. — «Изволите видеть — трещина»… Наверное, некоторая слабость характера во мне все же наблюдается; с чего б еще я стал приносить в дар городу то, на что раскошеливаться должны были бы сами горожане? А мои средства, заметьте, получены тяжким трудом; вам ли не знать, что за проходимцы ульмские дельцы — норовят облапошить при всяком удобном случае; вести с ними дела решительно невозможно.
— Вы вообще не имеете законного права вести торговые дела в городе! — возмущенно напомнил канцлер; фон Вегерхоф удивленно приподнял брови:
— Вести дела? Я? Господь с вами, майстер Зальц; сверьтесь с данными камерария — у меня нет никаких дел в Ульме.
— А кому же, в таком случае, принадлежит торговый дом Фельса?
— Фельсу, надо полагать, — пожал плечами стриг. — Я, разумеется, имею некоторое представление о том, что творится в Ульме, однако проникать в тайны негоциации — для этого у меня недостанет терпения и познаний. Мои увлечения находятся в сфере скорее возвышенной. Теология, религиозные диспуты — это по мне; прения же о взаимоотношении курса талера и лиры есть занятие беспокойное и дурно сказывающееся на здоровье. Замечу, что расследование, начатое майстером инквизитором, как раз и лежит в пределах моих интересов. Так сказать, usu peritus[30] после длительной теоретической подготовки; если повезет, у меня будет chance увидеть живого стрига.
— После чего торговый дом Фельса действительно будет принадлежать исключительно ему самому, — заметил канцлер.
— Что за мрачные мысли, — пренебрежительно фыркнул фон Вегерхоф. — Кроме того, если иметь в виду тот факт, что расследование ведет Молот Ведьм,
— Прошу прощения?.. — несколько удрученно уточнил Зальц, вновь обратясь к Курту. — Постойте-ка; майстер инквизитор, не доводилось ли вам служить в Кельне?
— Я покинул его чуть более трех месяцев назад. Это что-то меняет?
— Шутить изволишь? — не позволив канцлеру ответить, вклинился стриг. — Ты отправил на костер князь-епископа и герцога; полагал — молва сюда не дойдет?
— Что ж, — окончательно сникнув, подытожил Зальц, — на одно, по крайней мере, в свете данной новости можно полагаться почти с уверенностью: немала вероятность того, что дело все же будет раскрыто. Однако я настоятельно рекомендовал бы вам ради вашего же душевного здравия не вовлекать господина барона в участие в данном расследовании.
— Бросьте, майстер Зальц, вовлечь меня против моей воли ни во что нельзя; отвлечь, впрочем, тоже…
— Я думаю, — стараясь удерживать в голосе выражение крайнего дружелюбия, оборвал его Курт, — вы уже заметили и сами, что отговорить его невозможно. Если Александер вцепится вам в глотку, то не отпустит до тех пор, пока не получит свое сполна. Кроме того, некоторая практическая польза от него все же будет. Я в Ульме человек новый, не знаю здесь никого и ничего, Александер же прожил в этом городе некоторое время и уж наверное знаком со многими, ему известны некоторые тонкости, каковые могут ускользать от моего внимания, местная специфика; если при всякой сложности и любом возникшем у меня вопросе я стану наведываться в ратушу, вскоре здешней страже дадут указание при моем приближении захлопывать входные двери. Александера же я смогу поднять хоть с постели, хоть из гроба, дабы справиться о чем-либо, интересующем меня или вызывающем сомнения, и жаловаться он не станет, ибо его к этому делу будет привязывать не служебная надобность, а нечто, что держит куда крепче —
