приказал отправить штурмовики вдогонку уходящим людям президента. Верные президенту люди взяли дом Аш-Шахи штурмом и зверски расправились со всеми, кто там находился, а самого Аш-Шахи казнили, вбив в голову гвоздь, а тело проволокли по улицам Адена за бронетранспортером. Президент объявил, что так он будет расправляться со всеми нарко— и работорговцами, но на улице каждый бача знал, за что именно был убит Аш-Шахи, и многие задались вопросом — а что будет с ними? В армии проходили спешные чистки, то же самое было в спецслужбах, и ряды недовольных пополнялись.
Начали собираться недовольные. Взрыва негодования ждали на сороковой день, день поминовения как в Иране, — но взорвалось намного раньше…
Подполковник Роберт Джереми не жил в том месте, где базировался отряд специального назначения йеменских вооруженных сил, он жил в городе, в снятой в центре небольшой квартире, в доме, который строили то ли русские, то ли китайцы. Он водил машину — старый белый внедорожник «Мицубиси Паджеро», который спецназовцы позаимствовали в горах во время одной из операций (вероятно, угнали из Саудовской Аравии и перегнали через границу), а он выкупил за пять тысяч американских долларов. Подполковник был опытен, предельно насторожен, никогда не расставался с оружием, в доме у него хранился автомат Калашникова и гранаты. Вероятно, заинтересованные лица это знали, но убить его было необходимо, потому что он был одним из немногих людей в городе, которые могли реально возглавить войска и вести их к победе.
В этот день — был десятый день новой власти в Йемене — он только пришел домой, привычно проверившись, оставил машину внизу, под окнами, поднялся к себе в квартиру (второй этаж, если что, то можно и в окно) и уже собирался готовить себе скромный холостяцкий ужин, как вдруг зазвонил телефон. Не сотовый — стационарный, здесь они все еще были.
Подполковник прошел к аппарату (старый, советский, с дисковым номеронабирателем, хоть в музей сдавай), поднял трубку.
— Сэр, это Газиз.
Газиз был заместителем полковника Тарика, родом он был из провинции Абьян, достаточно мятежной, из которой происходил родом нынешний президент.
— Слушаю тебя, Газиз.
— Сэр, вы не могли бы сейчас приехать в расположение? У нас чрезвычайное происшествие.
— Что произошло?
— Один из солдат, заступивший в караул, пошел с автоматом в казарму и застрелил насмерть троих солдат, сэр.
Трое! Не двое, не четверо — а именно трое.
Все они были опытными людьми — и в самом начале совместной работы договорились о сигналах опасности. Число три, произнесенное в любом контексте, означало сигнал опасности. Сейчас это означало, что Газиз говорит под дулом пистолета.
— Я выезжаю немедленно, Газиз. Скоро буду.
Положив трубку, подполковник прошел в небольшую, бедную обстановкой комнату, раскрыл большой картонный короб, который он использовал вместо шкафа как хранилище для одежды — и извлек из-под аккуратно сложенных вещей большой пакет из черного, плотного полиэтилена. Пакет увесисто звякнул, когда подполковник положил его на пол, — там был автомат АКМС русского производства, который он купил на базаре сразу же после приезда, шесть стальных магазинов к нему и пачки с патронами — патроны он заказал по Интернету, русские Wolf, тому, что продают на местных базарах, лучше не доверять. Еще там были гранаты, тоже русские, купленные на базаре, — шесть гранат РГД-5, корпуса которых были обмотаны синей изолентой — на всякий случай. Сев по-турецки — этому он научился в Афганистане, — подполковник принялся набивать магазины.
Закончив с этим, он повесил автомат на бок, потом передумал — достал большую спортивную сумку и положил его туда вместе с разгрузочным жилетом, в котором было пять магазинов и гранаты. Туда же отправился пистолет Мк23, с которым он прошел второй Ирак, потом Афганистан и который не хотел менять ни на что иное. Собственно говоря, пистолет в предстоящей экспедиции должен был играть основную роль, потому что он бесшумный, автомат — это на случай, если все пойдет кувырком.
Закончив с оружием, он привык сначала заботиться о том, чтобы не оказаться безоружным перед врагом, он достал сотовый телефон, начал набирать номер американского посольства — но на дозвон так и не нажал. Понял, что к чему.
Если это мятеж, то в первую очередь мятежники блокируют американское посольство и установят контроль за всеми входящими звонками. Наверняка и его телефон — прослушивается. Даже если он и сможет дозвониться до кого-то в посольстве — тем самым он лишит себя элемента неожиданности.
Звонить было нельзя!
Сначала он хотел покинуть квартиру через окно, но потом призадумался. Не исключено, что за ним уже следят, и, лазая через окна, он только возбудит подозрения. А если его хотели бы убить прямо сейчас — его бы просто убили, и все, и незачем было бы устраивать спектакли со звонками. Поэтому — правильнее будет выйти через подъезд, делая вид, что все в порядке.
И тем не менее — он снял с пистолета глушитель, заткнул его за ремень, снятый с предохранителя и с патроном в патроннике, так, чтобы можно было выхватить и мгновенно выстрелить. Сверху накинул легкую куртку, повесил сумку на плечо и так вышел — в тихий, сумрачный, провонявший дымом и благовониями подъезд, где уже давно не светила ни одна лампочка.
Двор тоже был самым обычным — жгли костер, чтобы жарить барана, которого тут же и зарезали, — у кого-то день рождения. Тут же бегали дети, грязные, шумные, вездесущие, увидев белого американца, они увязались за ним, и, чтобы от них отвязаться, он бросил на землю горсть мелких монет. Дети с криками набросились на неожиданно свалившееся богатство…
На улицах тоже вроде все как обычно — работают дуканы, из тех, которые не закрылись по наступлении темноты, шум, туристы, блеск нехитрой рекламы — реклама здесь была просто отвратительная, бросалась в глаза. Он нарочно сделал небольшой крюк, потому что знал, куда и как должна выдвигаться бронетехника в случае объявления чрезвычайного поражения, глупо предполагать, что при мятеже будут использовать какие-то особые планы, военные будут использовать те планы, какие у них есть. Техники не было.
Выехав из города, он съехал с дороги, подключил передний мост. Чем хорош японский внедорожник — он не вязнет в песке, в отличие от грузных американцев. А дорогу к месту постоянной дислокации йеменской бригады спецназа он мог найти и с закрытыми глазами…
Остановив машину в пустыне, подполковник поднялся на багажник на крыше, достал заранее припасенный бинокль. Медленно, по секторам начал рассматривать находящийся в клике с небольшим ППД — то, что удавалось рассмотреть.
На первый взгляд — все нормально. На вышках — часовые, прожекторы не разбиты, внешний периметр не нарушен, не видно стрельбы — если бы стреляли, были бы видны трассеры, спецназ почти всегда использует трассеры. Что же тогда произошло? В конце концов — может быть, и в самом деле какой-то псих вломился в казарму и расстрелял троих?
Тогда почему у него так скверно на душе?
На территорию он проник через лаз, которым пользовались желающие уйти в самоволку, перед этим он целый час лежал на земле и пытался найти тех, кто наблюдает за лазом в готовности открыть огонь, — и не нашел. Он прекрасно знал всю территорию части — в конце концов, он сам участвовал в разработке мер безопасности для нее.
Где? Штаб? Нет, в штабе не рискнут? Казармы? Может быть, но слишком много солдат, неужели все продались — сборная солянка ведь.
Ага…
Было темно, и подполковник передвигался от одной стены к другой, от одного куска черноты к другому, избегая кругляшей света из-под висящих фонарей в абажурах. У него был прибор ночного видения
