славы. Ибо как для того, кто гонится за другим, и малейшее разстояние, хотя бы на один волос, бывает причиною, что он не может схватить его: так и в отношении к духовным вещам, самомалейшая страсть бывает причиною того, что мы не удостаиваемся прийти в созерцание таин Божиих. И если мы не презрим совершенно самой жизни своей и тела своего, с готовностию на самое мученичество, на то, чтобы предать всецело себя и жизнь свою на всякое мучение и всякую смерть, совсем изгнав из памяти все, что служит к поддержанию жизни тленнаго тела сего, то невозможно нам быть друзьями и братьями Христа, ни сопричастниками и сонаследниками Его, и не придем мы никогда в созерцание и опытное познание сказанных таинств Божиих. Посему, кто не сподобился еще достигнуть сего и получить такия блага, тот пусть обвиняет себя самого, а не говорит, как
СЛОВО ПЯТЬДЕСЯТ ОСЬМОЕ
1. Послушаем, братья, Спасителя нашего и Бога, который явно говорит нам во святом Евангелии:
Когда человек помыслит обо всем этом, как возможно, чтобы он не возлюбил Господа от всей души своей? Ибо когда вспомнит он, что Господь наш Иисус Христос, будучи Бог безначальный, Сын безначальнаго Отца, сосущий и единосущный Всесвятому и поклоняемому Духу, сошел с небес, воплотился, соделался человеком и пострадал по любви к нему все то, о чем мы сказали перед сим, и другое большее того, чтобы избавить его от тления и смерти, и сделать сыном Божиим и Богом, подобным Ему; то, — пусть он будет жестче камня и холоднее кристалла, — возможно ли, чтоб не умягчилась душа его и не согрелось сердце его любовию к Богу? Я утверждаю, и так есть воистину, что если кто поверит всему этому от всей души и из глубины сердца, то тотчас стяжет в сердце своем и любовь к Богу. Ибо как говорят, что, когда раскроется маргаритная раковина и в нее войдет роса небесная и луч блистания молнийнаго, тогда в ней тотчас производится маргарит: так, разумей, зараждается и любовь к богу внутрь нас. Когда душа услышит о сказанных выше страстях Христовых, и мало–по–малу поверит всему, тогда в силу веры воспринятой раскрывается, бывши прежде заключенною по причине неверия, и как только раскроется, тотчас входит внутрь сердца, как роса небесная, любовь к Богу вместе с неизреченным светом, как блистанием молнии, и бывает как маргарит светлый и блещащийся, — о каком говорит Господь, что обретший его купец пошел, продал все имение свое и купил его. Итак, кто сподобится уверовать так, как мы сказали и обрести внутри себя умный маргарит любви к Богу, тот не может не презреть всего и не раздать бедным, что ни имеет, чтобы сохранить любовь к богу твердою. Полною и всецелою. Ибо когда он всему предпочитает любовь Божию, тогда и он день ото дня множится в душе его, и бывает в нем чудом чудес неизреченным и неизъяснимым, котораго ни ум понять не может, ни слово высказать. И бывает он в изступлении под действием этого непостижимаго и неизреченнаго чуда, имея ум свой весь прилепленным к нему, и исходит всецело весь вне мира сего, не телом, но всеми чувствами своими, — так как и они вместе с умом устремляются к тому, что созерцается внутри души, — и приходит в откровения и видения Господни, и слышит неизреченные глаголы.
2. Итак, кто сподобится увидеть и услышать таковое и взойти до созерцания Бога, тому возможно ли после сего оставаться в сообщении с людьми, или внимать тому, что представляют чувства его и помышления? Если удостоившийся иной раз предстать пред лицем смертнаго царя и беседовать с ним забывает все прочее, и бывает весь поглощен вниманием только к словам царя, сколь более естественно быть таковым тому, кто сподобится, — сколько это возможно для человека, — увидеть Бога Творца, Владыку и Господа всяческих и беседовать с Ним, и слышать голос Того, Кто имеет судить живых и мертвых? Возможно ли такому не быть изступленну, и не изыти, воистину, вне мира сего и самой плоти своей? Возможно ли, чтоб он не возжелал навсегда пребыть с сим Царем небесным и согласился отдалиться от Него и спуститься к мирским заботам и попечениям о вещах тленных и исчезающих? Не верю, совершенно не верю, чтоб кто–нибудь из разумных людей позволил себе это. Ибо явно, что блага мира сего обыкновенно сопровождаются печалями и трудами мучительными и болезненными, а та жизнь, какой живет кто в боге: беседует с Ним и созерцает неизреченныя оныя блага, превосходит всякое блаженство, и есть выше всякой славы, счастия, радости и утешения, поколику есть выше всякой чести, всяких утех, и всех видимых благ настоящей жизни. Сколько упокоение на дорогой и мягкой постели превосходит лежание на какой–нибудь жесткой и неровной доске: столько же превосходит всякое веселие и наслаждение настоящей жизни радость и отрада, почерпаемыя душею в общении и беседе с Богом. Почему многократно бывает, что, когда кто по неведению или нерадению оставит Бога и божественныя созерцания и перейдет к заботам и суетностям мирским, то, как только почувствует горечь, какую имеют дела мира, и безмерный вред, какой причиняют они душе, спешит как можно скорее обратиться опять к Богу, от коего отдалился было, осуждая себя самого без жалости за то, что увлекся земным, ринулся в терния и в огнь, поядающий души человеческия; почему бежит отсюда и прибегает опять к Богу, Владыке своему. И если бы Господь наш не был человеколюбив и не принимал нас, когда возвращаемся к Нему, еслиб Он не был незлобив, и гневался, а не хвалил нас за возвращение наше, то воистину не спаслась бы никакая душа ни святаго, ни тем паче всякаго другаго. Почему все, скончавшиеся в святости и добродетели, даром спасены, а не за добрыя дела и добродетели свои, и не они только, но и те, которые скончаются после сего, все даром