это значит! Поклонники! Не один затасканый упырь, а десятки, если хочешь, сотни, лучших, отборных самцов. И каждый, представляешь, каждый мечтает, бредит о тебе. Талант! Он уродину делает красавицей. Тебе Бог велел прожить необыкновенную жизнь, а ты сомневаешься. Сколько можно мучаться в нищей забитой стране? Франция! Тебя зовет Франция! Она готова лечь к твоим ногам. Склонить гордую голову перед твоим дарованием.
— Прямо-таки!
— Не веришь? Ну и дура! Видела бы ты меня молодой. Союз гудел от слухов…
Рассказы Марты про Париж и воспоминания Ядвиги о былых подвигах Катя могла слушать часами. Восторженно и совершенно отстраненно от собственной судьбы. Пылкие речи, уговоры, укоры — она не отказывалась принять решение, она лишь откладывала его до лучших времен. Слишком радикальных перемен требовала Марта. Слишком к большой смелости взывала Ядвига. Случись встреча раньше, до смерти мамы, Катя отнеслась бы к предложению иначе: воспылала бы энтузиазмом, загорелась бы как солома. Сейчас, в ней что-то надломилось. Не страх владел сердцем, нет, но тотальная неуверенность. И мерзкая пакостная мысль: «Я осталась одна!»
…Так она думала в июле: «Одна, совсем одна». В августе настроение переменилось: «Надо жить дальше». И только в сентябре пришло настоящее понимание, как жить дальше и как не быть одной.
Правда, вопреки этому пониманию, она удрала от Бориса. Но, если доверять спокойствию, царящему в душе, поступок был правильный. До того как вернуться, следует окончательно разобраться в себе.
— Катерина, ау. Я готов. Поехали что-ли…
Резкий сигнал клаксон взорвал тишину. Пора. Катя еще раз оглядела свою работу. Чтобы нарисовать на бетонной стене портрет Ядвиги Болеславовны хватило четверти часа. Прособирайся дядя Толя еще пяток минут и удалось бы исправить левый глаз. Почему-то, не взирая на все старания, он полыхал зловеще, как пожарище, диссонируя с правым насмешливо-пренебрежительным прищуром.
— Ну, тронулись? — дядя Толя довольно потер ладони. Он откровенно радовался предстоящей поездке.
Борис
Еще один марш-бросок, предпринятый успокоения ради, завершился более чем неожиданным открытием. Борис обнаружил слежку. Его окликнула старушка с палочкой:
— Сынок, помоги перейти через дорогу.
Отказаться было неловко и, смиряя шаг, Устинов повел пожилого человека на другую сторону улицы. Тогда же краем глазом и ухватил серый Ford, скромно прижавшийся к бровке. Этот номер 524–53КМ Борис уже видел утром около своего дома. Ошибки быть не могло. 52 и 53 — номера квартир его и Кати; 4 — их этаж; КМ — Катя Морозова. Потом форд попался на глаза в центре, припарковался, паршивец, рядом с Юлиным вольво. Тогда Борис лишь удивился — та же машина. Сейчас — предположил: за ним следят. Третью встречу за такой короткий промежуток времени, в столь отдаленных друг от друга районах, объяснить иначе было невозможно.
Странно, но страха не было. Простой расчет стреножил эмоции: хотели бы — давно убили! За то время, что он находился «под колпаком», пять человек сложили головы во имя неведомой идеи. «Раз я жив, — Устинов улыбнулся горько, — значит, нужен кровавой комарилье».
— Спасибо, милый, хочешь конфетку? — Старушка протянула барбариску.
— Спасибо, не нужно. Так на моем месте поступил бы каждый.
К Богунскому Устинов вернулся спокойный, как удав. Он принял решение и, впервые за день, знал, что делать дальше.
— Степан, за мной следят, — сказал, усаживаясь на заднем сидении. — Давай покатаемся немного, у меня есть идея.
Богунский лишь кивнул.
— Как же милиция?
— Ни как, — отмахнулся Борис. — Ни нам, ни ментам Валя уже ничего интересного не расскажет.
Четверть часа они крутились по улочкам, меняли ряды, плутали в переулках. Серый форд неотступной тенью следовал за джипом. На углу около университетского парка Борис, подхватив сумку, выбрался из машины.
— Встретимся через пятнадцать минут у главного корпуса.
Устинов, не спеша, побрел по тропинке. Метров через двадцать он резко свернул, нырнул в кусты и оттуда увидел, как из форда выскочил белявый парень лет двадцати и бегом бросился ему вслед. Не мудрствуя лукаво, Борис, изловчился и дернул пробегавшего мимо пацана за ноги, подстраховав для порядку, дабы дитятко не убилось. Парень ухнул утробно, попытался подняться, не смог и поник поверженно.
— Не шуми, — Борис прихватил левой рукой парня за шею и сдавил для острастки. Блондинчик взвился, захрипел, захлопал губами как рыба.
— Не бойся, не обижу. Зачем за мной следишь, падла?
— Шеф приказал.
— Ему зачем?
— Заказ взял.
— Какие еще заказы были?
— Не твое дело.
— Не хорошо старшим грубить, — Борис, в наущение, снова надавил на горло.
— Я ничего не знаю. Шеф подрядил следить за тобой. Дал адрес, приметы, возможные маршруты. Мы сели на хвост и отзваниваемся каждые полчаса, сдаем координаты.
Нечто подобное Устинов и предполагал. Соглядай по возрасту и стати тянул на мелкую сошку, ни как не на сценаристов сегодняшнего шоу.
— Не знаешь, так не знаешь, я звоню в милицию.
— Зачем? — взвился пленный.
— Убивать тебя — рука не поднимется. Таскать за собой — обременительно. Остается: сдать в казенный дом, на хлеб и воду. Но ты не расстраивайся. И в неволе люди живут.
Борис достал мобильный, явно сожалея о тяжкой судьбе блондинчика, грустно улыбнулся.
— Какой номер? Вечно я путаю пожарную со скорой и ментуру, памяти никакой.
Парень попросил:
— Не звони. Давай договоримся.
Устинов пожал плечами.
— Мои условия: сведи меня с шефом и гуляй на все четыре стороны. Хочу узнать заказчика.
Парень кивнул. Законное желание. Без лишних слов он взял из рук Бориса телефон, набрал номер.
— Киса говорит. Я вляпался. Клиент грозит ментовкой и хочет с тобой перетереть. Как быть?
Суть драки и допроса уместилась в 20-ти секундное сообщение. Затем трубка перекочевала к Устинову.
— Добрый день. Меня зовут Борис Устинов. Ваши ребята пасут меня с утра. Надо встретиться. У меня есть некоторая информация. Возможно, вам лично угрожает опасность.
— Ты где? — раздалось в ответ.
— В парке Политехнического института.
— Через четверть часа минут на центральной аллее, — последовало указание и короткие гудки.
Борис поморщился — невежливый дяденька. И в свою очередь отыгрался на блондине:
— Чеши отсюда, пока я добрый.
Воодушевленный подзатыльником, парнишка исчез, словно его здесь и не было. Отряхнув джинсы,
