Глебка суетливо огляделся.
— Почему? Хороший ведь снег-то, плотный.
— Нельзя, — упрямо покачал головой старшой. — Вечереет уже. Не выдержим ночь в лесу… Без еды все померзнем.
Глебка вдруг закудахтал, сбросил на снег рукавицы и торопливо вывернул из-за пазухи какой-то куль.
— Смотрите, хлеб у меня! Сейчас мы его разделим… Втроем-то не помрем! — Он пихнул локтем задремавшего Ярему: — «Русского» спляшем, а?!.
Завидя хлеб, старшой заметно оживился.
— Ну-ка!.. — Митря быстро закатал рукава и отщипнул немного от краюхи. — Ого, да это ситный! Лесовик, что ли, угостил?
— Ну.
Митряха заулыбался:
— То-то ты шел, как баба брюхатая… Ну что, Ярема, поделим хлебушек?.. — И видя, что все молчат, добавил: — Ничо, братки, на этих днях уже дойдем!
Разделив хлеб, путники распихали его по карманам и по команде старшого не спеша сошли с дороги. Сугробы, вопреки опасениям Митряхи, оказались небольшими: в ельник снега наметало меньше, чем на просеки. Но среди елок таилась другая опасность — непроглядная тьма.
Старшой никогда не сомневался в направлении пути. Спутники верили в его чутье и мужественно продирались между корявых сучковатых стволов, поминутно натыкаясь на ветки и друг на друга.
Глебке очень хотелось развеселить Ярему.
— Ты че все спишь-то? На печи не доспал?..
— Не, — Ярема попытался улыбнуться и протянул руку к товарищу. — Это я о своем думаю…
Митряха обернулся.
— Ты веселее смотри, братка. Не думай о горести. Эвон — земля-то наша! Скоро все там будем.
Ярема весело закивал и, подойдя ближе, ухватил Глебку за плечо костлявыми пальцами. Митря добавил, словно нехотя:
— Только места здесь шибко глухие. Нет жильцов. Может, лесовика последнего и видели.
Некоторое время продирались в молчании. Наконец Глебка не выдержал:
— А у батюшки, значит, брат был?
— Говорит, был, — не оборачиваясь, бросил старшой.
— Тоже небось святенький, брат-то?
— Небось конечно… — Митря помолчал немного и добавил: — Батюшка говорит, вы кланяйтесь ему от меня… скажите — привет отец Федор передает.
— Скажем конечно, — охотно закивал Глебка и, освободившись от Яреминой руки, подбежал к старшому. — Трудно ему небось идти было… Плохо в лесу одному!
Митря остановился.
— Братки, не устали? Может, остановимся?.. Лапнику надерем, с ножом-то!.. Глебка?
Глебка убежденно махнул рукой.
— Топать надо! Теплее всего. Только тихо пойдем, небыстро. К утру — ого! — отмахаем… Хлебушком вот закусим.
— Слышишь, Ярема?
— Слышу…
— Ноги-то как? Болят?..
— Ноги ничего…
— Ну, идем. — И старшой важной поступью двинулся в морозную темноту.
…Через час или два Митряха неожиданно остановился и быстро посмотрел назад. В темноте на снегу одиноко маячили две черные фигуры.
— Ярема! — вдруг властно крикнул старшой.
Дальняя фигура молчала.
— Ярема!! Живой?!
— Ну…
— Ко мне!!! Быстро!
— Иду…
И в этот момент закричал Глебка. Ткнув рукавицей в сторону Яремы, он издал такой пронзительный вопль, что у Митряхи разом подкосились коленки.
— Старшо-ой!!! Смотри-ко, помер братко-то!! По-омер!!!
Застыв на месте, Митряха увидел, как черное пятно, еще недавно бывшее Яремой, начало расплываться, растворяться во тьме — и исчезло совсем, без следа.
Никого не было вокруг них.
Старшой стянул с головы шапку. Помолчали.
— Голос-то! Голос-то у него чужой был… Не понял я сразу… И-ехх!.. В пути братку-то забыли!..
— Вечное Царствие…
Митряха уселся на снег и глубоко задумался.
Сколько он так просидел, сказать трудно. Глебка стоял-стоял на месте, не вытерпел — и бесшумно скрылся за деревьями. Митряха этого не заметил. Впрочем, вернулся он довольно скоро — принесся на всех парах и давай толкать старшого:
— Митря! Братка! Вставай! Там — дорога!.. Вставай!!
— Что? — Старшой медленно поднялся на ноги и диковато посмотрел на товарища: — Какая дорога? Слушай, Глебка… Я думаю: может, уж не идти нам дальше? Трое уже померли. Не могу я больше верховодить. Не выдюжил!
С Глебкиной головы свалилась шапка.
— Да что ты, Митряха?!! Да как же?! — От обиды на глазах заблестели слезы. — Куда ж нам теперь?! Не можем мы не идти…
— Не знаю. Двое нас, живых-то… Не поводырь я тебе больше! — И, помолчав, категорично заявил: — Теперь сам решай, куда поворачивать.
Глебка прислонился к старой осине и беззвучно зарыдал. Ноги его моментально подогнулись, и он со стоном завалился в снег.
Митряха не выдержал:
— Ладно, братка! Ты про дорогу-то лучше скажи. Где она?
— Там, да-альше, — Глебка шмыгнул носом и медленно поднялся со снега. — Пойдем, Митря! Это же наша дорога… Знаешь, я ведь этой ночью тоже голоса слышал… Совсем близко, как будто из-за дерева. Благовесть-то какая… а? Стоящее дело!
И в этот момент Митряха в ужасе замер. Что-то тихо хрустнуло в кустах, а затем еще несколько раз — чуть подальше.
Приехали!!!
Этого путники никак не ожидали. Волки подошли совершенно бесшумно. Ступая по своим тайным тропам, они научились подкрадываться к жертвам на очень короткие расстояния, не привлекая к себе ни малейшего внимания. Этому учит голод. Голод и естественный отбор.
Волков было немного — пять или шесть, — но обессиленные путники перепугались всерьез. Вожак стаи, огромный косматый зверюга, с глухим рыком шел на Глебку; остальные вышли из кустов и выжидающе замерли среди деревьев.
— Ух, Митря! Волчище-то… — Глебка ошалело попятился назад.
Митряха не растерялся; выхватив завернутый в газету нож, он закричал и кинулся на выручку товарищу. Раздалось сдавленное урчание, и вожак рывком бросился на человека.
Старшой целился в темя. В последний момент нож скользнул по черепу и, срезав лоскут кожи, вышел возле уха хищника. Кровь брызнула на снег. Митряха снова замахнулся, и следующий удар пришелся в морду. Вожак завыл.
В тот же миг второй волк прыгнул на спину Глебке. Тот рванулся, сбросил зверя, но зверь успел
