И внутри трубки из красного дерева обнаружил уложенные так уютно, будто она была сделана специально для них, золотые французские монеты. Две дюжины луидоров с головой короля на одной стороне и ангелом на другой.
Республиканские золотые: те же золотые, какие были уплачены Розе. Ему никто не поверил, когда он заявил, что Ротье и его кружок работают не на англичан, а на республиканцев, и оберегаются человеком, который убивает, чтобы тайком вернуть монеты. Его обвинения были отвергнуты с такой категоричностью, что он и сам перестал в них верить.
Внезапно Джонатан вспомнил выражение на лице Кроуфорда, когда он застал его за разговором со светловолосым голубоглазым мужчиной в зеленом плаще — Вильямом Карлайном, как он был уверен теперь. Кроуфорд с самого начала предупреждал его против расследования занятий Товарищества Тициуса. Кроуфорд с помощью губительной сплетни обеспечил, чтобы никто не поверил единственному человеку, вышедшему на след Ротье. Почему?
Он неуверенно напомнил себе, что Бретонская экспедиция увенчалась успехом, что он и прежде ошибался. Но оставались вещи, которые ему требовалось узнать, вопросы, которые ему требовалось задать. Он встал, уложил монеты в трубу, а потом бережно убрал ее в карман плаща. Он отправился в Монтегю- Хаус и поднялся по лестнице до кабинета Кроуфорда. Он постучал, ответа не последовало. Он подергал дверь, но она была заперта.
Джонатан с горечью, жалея об отсутствии Лакита, быстро спустился назад по лестнице к посту привратника и сообщил дежурному, что замок на двери его кабинета в департаменте колоний заело. Он потребовал, чтобы поломка была устранена немедленно. Привратник вышел во двор, ворча под нос и оставив наборы запасных ключей висеть без присмотра на доске позади его стула. Джонатан быстро определил связку ключей от кабинетов наверху и вновь поднялся по лестнице.
Он пробовал ключи в замке Кроуфорда, пока не нашел нужный. Он вошел, закрыл за собой дверь и начал обыскивать ящики бюро Кроуфорда.
Они все были не заперты. Обшаривая их, он не находил ничего, кроме списков платежей, писем поставщикам и всех прочих рутинных документов, связанных со скучной работой Кроуфорда. Джонатан задвинул ящики и оглядел комнату, которая пахла нюхательным табаком.
И обратил внимание; на книжный шкаф у окна, набитый скучнейшими на вид томами. Джонатан подошел и осмотрел их: юридические трактаты, политические эссе, переплетенная заново история лондонских церквей.
И тут он заметил втиснутую между ними книгу иного вида, поменьше. Буквы на корешке настолько выцвели, что стали совсем неясными. Джонатан вытащил ее и посмотрел на крышку переплета.
«Мифология» Лефевра…
Этот экземпляр был переплетен в темно-зеленую кожу, а не в черную, как экземпляры его и Ротье, но в остальном они были совершенно одинаковы. Чуть дрожащими руками он перелистал страницы, пока не добрался до Селены. Вновь он смотрел на такой знакомый рисунок…
Кроуфорду тоже платили французским золотом?
Он поставил книгу на место. Быстро вышел в коридор, запер дверь и спустился по лестнице в вестибюль.
И чуть успел вернуть ключи на место, как вернулся привратник с очень недовольным видом.
— Ваш замок в полном порядке, мистер Эбси. Может, вам следует ключ проверить?
— Я так и сделаю, — сказал Джонатан. — В любом случае я вам очень благодарен за ваше беспокойство.
Он вышел наружу и остановился в солнечном блеске раннего вечера, пытаясь осмыслить вероятность того, что приказы Карлайну отдавал Кроуфорд. Кроуфорд сказал белокурому англичанину, что эти девушки, первой из которых была его дочь, должны быть убиты, чтобы обезопасить шпионскую деятельность Ротье.
Он попытался сообразить, где он мог бы найти Кроуфорда сейчас. Какие сладкие счеты коротышка сводит со своими начальниками, которые не дали ему хода.
Кто-то сзади назвал его по имени. Вихрем обернувшись, он увидел Лакита, готового взорваться от возбуждения.
— Сэр, сэр! Я его сцапал, сэр!
— Кого? — Его мысли были все еще заняты Кроуфордом и Карлайном.
— Да кучера со шрамом, которого вы меня как-то просили найти! — торжествующе объявил Лакит. — Ральф Уоллес его имя. Он признался мне, распустив нюни, как малый ребенок, хотя он такой здоровый детина. Он сказал, что все эти убийства совершил он, все до единого. Ну, я и отвел его в караульную на Грейт-Мальборо-стрит. Констебль запер его там…
Он продолжал, упоенно приукрашивая свою историю.
Но Джонатан, привалившись к стене, думал: «Нет! Это неверно. Это не мог быть Ральф. Роза видела, как он уехал…»
Вне себя от недоумения и гнева он пошел с Лакитом в караульню на Грейт-Мальборо-стрит, куда больше года назад привезли тело Элли.
Ричард Кроуфорд, также занятый какими-то делами, в эту самую минуту с некоторой настойчивостью постучался в заднюю дверь здания на Уайтхолл-Плейс, частного дома, известного также под названием Кадоган-Хаус. Лакей, которому он явно был хорошо знаком, проводил его, как всегда, в комнату на втором этаже, затем ушел, плотно закрыв за собой дверь.
Кроуфорд снял шляпу, еще не отдышавшись после лестницы.
— Мне необходимо поговорить с вами, сэр, — сказал он. — Об Эбси.
Мужчина за письменным столом смерил его холодным взглядом.
— Мне казалось, я велел вам разделаться с ним уже довольно давно.
— Я это сделал, — быстро сказал Кроуфорд, — именно тем способом, какой вы указали. Он полностью дискредитирован, сэр. Никто больше никогда не станет слушать ни единого его слова.
— Из этого следует, что вы преуспели.
Кроуфорд замялся.
— В определенной степени, сэр. Но Эбси упрям. Он все еще задает вопросы.
— Но ведь никаких весомых доказательств у него нет? Вы об этом позаботились?
— Он не один раз почти натыкался на суть. Но, думаю, я позаботился почти обо всем…
Тот наклонился вперед, его глаза прищурились:
— Почти?
— Имеется девушка, цветочница. Она опаснейшая свидетельница.
Молчание.
Потом мужчина за столом сказал:
— Разделайтесь с ней.
LVI
Бледная Смерть беспристрастной ногой
В двери стучится лачуг и царских дворцов.
Роза Бреннан в своей жалкой комнатушке подбирала ленты к шляпке. В переулке под ее окном продавцы фруктов и певцы баллад страстно выкликали свои товары, а ватага маленьких оборвышей шумно барабанила палками по стене церкви Святого Джайлза, стараясь заглушить голод, терзающий их желудки.
Розе нравился этот шум, особенно в сравнении с безмолвием заливаемого дождем пустынного
