надоедал, и хотя огонь его был не очень эффективен из-за неверной позиции, при перемещении внутри гостиницы и выборе точки обстрела его приходилось учитывать, чтобы случайно не попасть под его очередь.
«Должно быть, сообразили, что нас на хапок не взять», — думал Игорь. Он стрелял из ПКМа[10] и после каждой второй-третьей ленты менял позицию. За ним уже начали охотиться: пули щелкали всё ближе и ближе, и он понимал, что надо прекращать это занятие, что рано или поздно подстрелят, но им овладел азарт, и он чувствовал, что у него получается. Получается вовремя перебежать к другому окну и подловить духов на движении, и если не убить и не ранить, то напугать. А потом, когда в него всё же попали, рухнул на колени и сказал сам себе: «Всё, хватит воевать!» Ранение было пустяковое, и он даже не стал перевязываться, только промокнул кровь бинтом несколько раз и услышал, как Герман Орлов ругается на третьем или четвертом этаже.
— Старый же, как говно мамонта, а туда же! Командир!
И пошёл посмотреть, что происходит. Рана на щеке принялась зверски печь, словно к лицу приложили раскалённый прут.
— Чего-о-о?.. — отозвался Севостьянихин.
— Андрей Павлович! — вопил Герман Орлов где-то на лестнице. — Ёпст!
— Ну-у-у?.. — майор Севостьянихин высунулся в коридор. Связи не было, и Севостьянихин тоже бегал по этажам и стрелял. — Капитан, тебя ранило, — сказал он Игорю.
— Пустяки, — ответил Игорь.
— Вот, получай! — Герман Орлов втолкнул в дверь мужика.
Мужик был из местных — старый, весь поросший шерстью, но бойкий, хотя и не моджахед: не было на нём ни зелёного, ни чёрного, ни «пуштунки», пожалуй, только старый пиджак с колодкой непонятно за какие подвиги и какие войны, потому что половина из них была незнакомой формы и цвета.
— Чего тебе? — насмешливо спросил Севостьянихин, глядя на это чудо.
— Это-о-о… — гордо отозвался мужик, выпячивая щуплую грудь. — Велели передать, если не уйдёте, то заживо сожгут.
— Но-но! — со значением сказал Герман Орлов и легонько толкнул чудо в спину.
Не любил он, когда кто-то в его присутствии хамил любимому майору.
— А они огнемёты притащили, — произнёс мужик таким тоном, словно не хотел, но выдал военную тайну.
— Ну и что? — пренебрежительно сказал Герман Орлов и посмотрел на Севостьянихина так, чтобы он не вздумал поверить мужику и чтобы, не дай бог, не принял неправильного решения, например дать дёру. Нравилось Герману Орлову воевать в гостинице.
Но майор Севостьянихин, поглядев на мужика, ещё больше нахмурился.
— Идите к себе в Россию, — ободрённый его молчанием произнёс мужик. — Домой. К себе, за Урал. А мы здесь власть будем новую устанавливать. Так сказали они мне.
Последнее он добавил, должно быть, от себя с большим удовольствием. Не уважали местные российскую власть. Кто же её уважать будет, если её нет, если она ослабла до того, что отдала свою исконную территорию, зло подумал Игорь, а ещё его удивило то, что мужик абсолютно не боялся, хотя должен был понимать, что за такие речи можно было не только по шее схлопотать.
— Слышь… отец… — сказал Севостьянихин, цедя слова, как забияка перед дракой, — ты-то сам-то те огнемёты видел?
— Видел, — уверенно ответил мужик и даже позволил себе гордо хмыкнуть, мол, неужто мы не понимаем в военном деле?
— Ну и какие они?
— Да вот такие, как у вас, — мужик показал на РПГ-7.
— Понятно, — весело среагировал Севостьянихин и потерял к мужику всякий интерес, а его знаменитый нос презрительно фыркнул, выразив всеобщее презрение к Имарату Кавказ.
— Ты погоди! Погоди! — возмутился мужик, сообразив, что дал маху. — Я тебе ещё не всё сказал!
— Ты своим передай, — перебил его Севостьянихин, — что они хоть атомную бомбу притащат, а мы здесь стоим и стоять будем. Понял?!
— Понял, — скис мужик.
Быстро он сообразил, что его больше никто слушать не будет. Хорошо хоть живым отпустят.
— Правильно, командир, — сказал Герман Орлов. — Ходят здесь всякие, — он дёрнул мужика за рукав, — ты мне больше на глаза не попадайся, а то коленную чашечку выбью. Ёпст!
— Да я что?.. — наконец испугался мужик. — Мне сказали, я передал. Сказали: «Иди, а то дом сожжём».
— А где ты живёшь? — поинтересовался Игорь. — На какой улице?
Вот теперь мужик не то чтобы испугался, а перетрусил на всю катушку:
— Гм-м-м… на этой… как её…
— Ну?..
Мужик замялся.
— Ёпст! — возмутился Герман Орлов.
— Забыл улицу? — спросил Игорь, вовсе не радуясь этому факту, не нравилось ему, когда взрослые люди попадали впросак.
— А чего вы меня проверяете?! — возмутился мужик. — Что я не свой? У меня, кстати, в паспорте штамп стоит.
— Вот как ты запел?! — удивился Герман Орлов. — Когда жареным запахло, вспомнил о России. Шлепнуть тебя надо! — задумчиво добавил он и почесал небритый подбородок.
— Это почему?! — присел мужик.
— А потому что пропаганду ведёшь?! — Герман Орлов снова дёрнул его за рукав.
— Так ведь хватит вашей власти, — нашёлся мужик, — давай нашу!
— Это какую?
— Народную.
— Нет такой власти, — сказал Севостьянихин. — Вернее, была семьдесят лет и кончилась, хорошая власть была, только вся вышла.
— Соединенные Штаты отдали нам все эти земли, а вы не уходите, — обиженно сказал мужик.
— Это кто тебя научил? — удивился Герман Орлов и выпучил глаза.
— В газетах пишут, — ответил мужик таким голосом, как будто получалась, что его подло обманули и виноваты русские, которые не хотят уходить.
Герман Орлов с неподдельным удивлением уставился на мужика и сказал в странной задумчивости:
— Нет, всё-таки надо тебя шлепнуть!
— Не надо, — вообще сел на зад мужик.
— А чего пропаганду ведёшь? — спросил Игорь, которому тоже не понравился мужик, хотя было ясно, с чьих слов он поёт — с моджахедских, кто ещё мог внушить такие мысли.
— А может, ты лазутчик? — засмеялся Герман Орлов так, как только один он мог смеяться: дюже заразительно и саркастически одновременно. — Может, ты нас всех пересчитал? — он подмигнул Игорю, который подыграл ему:
— Мы здесь одного уже сбросили с пятнадцатого этажа. А тебе и шестого хватит.
— Какой я лазутчик?! — заголосил мужик. — Мне лозу надо подвязывать!
— Ну иди к себе и подвязывай, — сказал Игорь, чтобы избавить всех от тягостного выяснения отношений.
— Орлов, — велел Севостьянихин, которому тоже надоел спектакль, — выведи и отпусти его. Чего с ним возиться. Пойдём, Игорь, дело есть.
— Есть отпустить, — обрадовался Герман Орлов. — Потопали, отец. Ты, видать, не своим делом занялся, тебе бы виноградники выращивать. Здесь дяди серьёзные воюют, а ты ходишь, ненароком зашибут на старости лет. Родные-то у тебя есть?
