— Эй! Свои, что ли?!
И не верили в счастье, в то счастье, которое выпадает раз в жизни, потому что это пропуск в светлую будущую жизнь, которой живёт вся большая страна, и ты тоже будешь жить этой жизнью, если, конечно, выберешься отсюда. Не понимают они ещё, что это, быть может, начало большой войны, подумал Игорь и попытался избавиться от этой мысли. Тревожная была мысль, не предвещающая ничего хорошего в ближайшем будущем.
— Свои! — ответили им. — Не бойтесь!
— Слава богу! А то, думали, кранты! — орали радостно, чуть ли не срывая голосовые связки, и конечно же, из любопытства высунулись во все окна.
Игорю показалось, что их дюже много, вот чичи их и не взяли.
— Юра Драганов, остаёшься за старшего, — приказал он. — Займи оборону и пошли троих с пулемётом в техникум, а мы посмотрим, кто там. Главное растянись пошире, пулемёты на фланги.
— Есть занять оборону и пулемёты на фланги, — заученно повторил Юра Драганов.
— Прикажи собрать всё оружие.
Зря он это говорил. Юра Драганов знал своё дело не хуже его самого. Всё он сделает: и оружие раздаст, и наметит секторы обстрела. А самое главное — прекратит шмон убитых, хотя это дело святое: очистить карманы на предмет всего ценного и пригодного в бою.
— А мы пойдём узнаем, что к чему, а потом решим, что делать, — сказал Олег Вепрев.
Ох, подумал Игорь, твоими устами да мёд бы пить. Вепрев ему всегда нравился, за исключением тех случаев, когда злился. А ещё он умел сохранять хладнокровие даже в самых тяжёлых ситуациях, хотя держался исключительно на одних нервах. Вот и сейчас он даже вида не подал, что дело дрянь, потому что на войне всегда так: сейчас — дрянь, а через пять минут пришли наши, вот как сейчас, и тебя выручили. Главное, ни о чём плохом не думать, авось, пронесёт. На войне авось значит очень многое.
Своими оказалась группа Киренкина из Кисловодска.
— А вы как здесь?.. — удивился Олег Вепрев, когда они втроём перебежками преодолели расстояние до гостиницы и ввалились внутрь.
— Ёпст! Гы-гы-гы!!! — уже шумел Герман Орлов, облапав Киренкина, под началом которого когда-то служил.
Киренкина, которого Игорь видел всего пару раз, трудно было узнать: почернел он и осунулся, как перед смертью. Не человек, а пугало огородное. Сделался словно невесомым, в глазах у него стояли самые настоящие слёзы. Видел Игорь и такое: готов был, видно, Киренкин умереть в этой гостинице, ан нет, явилась судьба в виде спецназа. Какие уж здесь слёзы? Однако не сдержался Киренкин, дал себе слабину. Да и с кем не бывает. А ведь это только начало большой войны, и хлебнем мы по полной, подумал Игорь, и по спине у него пробежали мурашки. Хотел сообщить о своём открытии, да передумал: у людей и так крыша едет, а здесь я со своими догадками, может, всё обойдётся, может, никакой войны не будет, может, мне показалось сдуру.
— Братцы… — у Киренкина сел голос. — Мы… мы… — он задохнулся, не найдя слов, — да… — только махнул рукой.
— Ладно, мужик, чего ты?! — обнял его Олег Вепрев. — Ещё детей твоих крестить будем. Пошли домой!
— А где наш дом? — со слезами в голосе спросил Киренкин, вытирая щёки.
— У Севостьянихина, — со странным значением в голосе сказал Герман Орлов.
Игорь посмотрел на него с удивлением: любит Орлов навести тень на плетень. Какой же там дом? И вдруг понял, что действительно дом, что нет ничего роднее гостиницы «Интурист», потому что они к ней привыкли, потому прикипели, как к пятачку российской земли.
— А-а-а… — только и сказал Киренкин, потому что, как понял Игорь, думал, что речь шла о разблокировании «стены».
— Ничего, ничего, — добавил Игорь, — там лучше, чем здесь.
Чтобы сгладить ситуацию, он протянул Киренкину свой заветный «чай», который готовила Божена. Казалось, он ещё пах её руками. Влил в себя Киренкин не меньше полбутылки и только тогда очухался:
— Вода есть? — спросил он абсолютно командирским тоном, и когда ему дали две фляжки, обернулся и передал сержанту: — Отнеси в подвал.
— Много вас? — спросил Герман Орлов.
— Сорок два человека, половина раненых. Трое тяжело. Мы бы до вас дошли, да, видишь, споткнулись. — Он мотнул головой туда, в сторону подковообразной площади, по другую сторону которой прятались боевики.
И стало ясно даже без подробностей, что отряд Киренкина использовал железную дорогу, которая и привела их в Пятигорск.
— На дизеле ушли. В Ессентуках нас сбили. Слишком много раненых, — сказал Киренкин, понимая, что подробно рассказывать нет времени.
Одно понял Игорь, запутали они моджахедов, обвели вокруг пальца, поэтому и остались живы. Ждали их где угодно, но только не в Пятигорске, в самом пекле.
— А рация? — спросил Игорь просто для того, чтобы прояснить ситуацию.
— Какая рация! — махнул Киренкин.
И стало ясно, что хлебнули они с избытком, что ничего подобного никому не пожелаешь, потому что это всё, что осталось от двух батальонов.
— Собираемся и уходим! — сказал Игорь.
Словно в подтверждение его слов, на площади раздалась пулемётная очередь, и все бросились к окнам. Игорь заметил, что двое бойцов, которые были с Киренкиным, вмиг куда-то пропали, а через мгновение гостиница ощерилась огнём. Били из двух точек: из высокого здания на краю улицы Октябрьской, где над крышами темнел купол Михайловской церкви, и со стороны «зелёнки», с другой стороны площади. «Зелёнка» была неопасна, «зелёнка» была далеко, а Октябрьская — рядом, через квартал. Одно то, что стреляли синхронно, говорило о том, что боевики очухались и предприняли ответные действия. Было бы странно, если бы этого не произошло, подумал Игорь, прячась за колонну. Но стреляли недолго, словно бы для проверки бдительности, и самих боевиков видно не было.
Бойцы Киренкина недаром растворились, как привидения: за первый этаж держались, как за зеницу ока, потому что если бы духи прорвались, то получилось бы, как в Сталинграде — слоёный пирог со всеми вытекающими из этого последствиями, как то: отравляющими газами, или боевики просто подорвали бы несущие стены. Поэтому хотя первый этаж и был разнесён вдребезги, и бойцов не было видно, это ещё не значило, что их нет, просто они научились воевать на собственной шкуре.
— Мамырин! — крикнул Киренкин.
И тотчас, словно из-под земли, явился высокий, сутулый прапорщик с преданными, как у эрделя, глазами.
— Григорий Борисович, так разве успеем?! — развёл он руками, протестуя против того, что его оторвали от любимого пулемёта.
Он тоже выглядел смертельно усталым и, похоже, держался исключительно на силе воли.
— У нас тридцать минут! Всех раненых — за общежитие. Старший прапорщик покажет!
— Давай! — скомандовал Герман Орлов. — Давай живее! — и оглянулся на Игоря, словно спрашивая: «Разве это главное для меня? Я в другом деле пригожусь!»
Но Игорь сделал вид, что не понял Германа Орлова:
— Выполняй приказ, прапорщик! Сейчас главное вынести раненых.
— Ладно, — вовсе не по-уставному ответил Герман Орлов. — Я же говорил, что мы, как в Брестской крепости. Но я тотчас вернусь! — заявил он в своей обычной нагловатой манере.
Игорь пожал плечами, давая понять, что этот вопрос чисто риторический: вернёшься — хорошо, не вернёшься — тоже неплохо, главное — руки развязать. — Ну а теперь самое время сообщить Севостьянихину обстановку, — сказал он Олегу Вепреву.
Судя по аппаратуре духов, его опасения подтвердились — слушали их духи и мотали на ус, только в этот раз ничего не поняли — слишком неожиданно они свалились им на голову. Так что получилось, что Игорь прав оказался. Но кому сейчас что докажешь? Да и надо ли доказывать? Обошлось, ну и слава богу.
