Фигура в черном балахоне, воздевшая жертвенный кинжал, повернулась ко мне черным провалом капюшона. Все остальные – тоже. Кинжалы они оставили в ножнах, зато из-под балахонов появились крупнокалиберные автоматические пистолеты. Что ж – прогресс не чужд даже консервативной католической церкви.
Главный «балахон» опустил кинжал и положил его на «сервировочный столик». Потом медленно откинул черный капюшон.
Седоволосый.
Не скажу, что это явилось для меня неожиданностью. И он тоже не удивился. Все такой же сухощавый, подтянутый, с короткой армейской стрижкой и бесстрастным взглядом серых глаз. В руке он сжимал «Кольт». Я вспомнил, как бесстрастно он укладывал из него атакующих вампиров. Так же бесстрастно он пристрелит меня, а потом – Киру.
– Глупец! Она – монстр, исчадие ада! И мы можем лишь только проявить великое милосердие к ее черной душе!
– Она гораздо более человечна, чем все вы. Эта девушка – простая студентка, которая оказалась не в том месте и не в то время.
– Все уже не важно.
– Важно!
– Ты! Человечишка! Букашка, да знаешь ли ты, меж какими жерновами ты сейчас есть! – от волнения акцент седоволосого стал заметнее. – Новый Папа Римский издал буллу, согласно которой все упыри должны быть уничтожены, особенно здесь – в восточных землях язычников, противных католической вере! И я, протопресвитер Станислав Елецких, возглавлю силы Его Святейшества в новом Крестовом походе на Восток.
– Приходили тут одни – в Ладожском озере купаться… Зимой… Эта земля – наша! Я за нее проливал кровь! И люди эти тоже наши! – мне уже порядком надоели эти пафосные речи. Я привык действовать, а не говорить.
– Подожди, безумец. Может, хоть это тебя вразумит…
Вперед вышел еще один монах-воин в черном балахоне и медленно снял глубокий капюшон. Старый знакомый – это его я оперировал в том домике, в Петродворце. Именно с него началась вся эта мерзкая история на лютеранском кладбище. Сука… Если бы не он, то не погнался бы за мной тот упырь и не вцепился бы клыками в горло Кире. Простой девчонке, студентке филфака, которая просто припозднилась домой…
– Ты спас мне жизнь, – сказал монах.
– А теперь жалею об этом.
Я упал на колено, держа «Хеклер-Кох» с глушителем обеими руками. Первые несколько пуль попали монаху лицо и грудь, испятнав его красным. Лицо превратилось в сгусток крови. Черт! Не люблю портить свою работу, но вот – пришлось. Монах осел на пол бесформенным черным мешком.
Я продолжал методично расстреливать вооруженных до зубов штурмовиков в бронежилетах. Два выстрела – одного из «охотников» отшвырнуло прочь с кровавым месивом вместо головы. Второго – переломило пополам. Суммарный удар десятка пуль весом девять граммов в тампаковой оболочке, разогнанных до двухсот сорока метров в секунду, накоротке разворотил бронежилет, а за ним – и грудную клетку, переломив вдобавок еще и позвоночник. От мощнейшего удара обломки ребер проткнули легкие и сердце, разорвали аорту и другие крупные сосуды. Кровь хлынула из «охотника», как из зарезанной свиньи.
Но католики-воины ответили шквальным огнем из пистолетов-пулеметов. Завизжали пули, выбивая искры рикошетов и пыльные фонтанчики из стен и тротуара. Я, слава Богу, не вампир – мне хватит и обычной пули из «Хеклер-Коха». Поэтому – кувырок с колена в сторону, за какую-то станину. Вскочив на ноги, я перезарядил пистолет-пулемет с глушителем. Развернувшись, выстрелил навскидку, и еще один «охотник» завалился навзничь с предсмертным хрипом.
Остальные снова открыли беспорядочную стрельбу. И стреляли, между прочим, не только из столь «полюбившихся» мне пистолетов-пулеметов, но и из «Дезерт Иглов»!
Это неприятно меня удивило: оказывается, и у поляков были мощные крупнокалиберные «пушки». Наверное, сыграла свою роль определенная «преемственность», ведь отряд польского спецназа G.R.O.M. – один из немногих, бойцы которого используют в своих тренировках пистолеты Desert Eagle. А большинство «охотников» были как раз выходцами из этого элитного подразделения.
Патронов я не экономил, и как следствие – отстрелял все «трофейные» магазины к «Хеклер-Коху» MP- 5SD3. Поэтому снова вытащил «Дезерт Игл» из кобуры.
– Ну, что ж – посмотрим, кто кого!
Я нажимал на спусковой крючок, и «Пустынный Орел» отзывался ревом и грохотом. Воздух между мной и противниками был буквально разорван в клочья, как и оставшиеся «охотники».
Наконец-то добрался я до Киры. Девушка была без сознания. Жертвенным серебряным кинжалом, который должен был пронзить ей сердце, я перерезал ее путы. Осторожно уложив ее на холодный пол, сделал инъекцию стимулятора. Лекарство было надежным – военным. Я и так рисковал: доза могла попросту остановить ей сердце или привести к разрыву миокарда. Но раздумывать было некогда. Девушка застонала и открыла глаза.
– Молчи, – подхватив на руки почти невесомое тело, я побежал к выходу.
Какая-то тень метнулась нам наперерез, знакомое ощущение жути пронзило все мое человеческое существо.
Вампиры пришли за тем, что принадлежало им по праву.
Не отдам!!!
Глава 13
Бездна, заглянувшая в меня
«Когда ты заглядываешь в бездну, то и бездна заглядывает в тебя» – так сказал Фридрих Ницше, основатель психоанализа – науки о наиболее темной стороне души. Я не просто убил человека, а принес его в жертву собственному чувству справедливости.
Что теперь? Оправданна ли жертва? Не знаю, но я так решил. Протопресвитер был прав: кто я такой, человек, посягнувший не просто на вековые устои, а свергнувший мораль, хоть и в данном, ничтожно малом личном масштабе. Но я готов пройти до конца.
Сложная все-таки тварь – человек. Ничтожно малая по сравнению с тем, что хочет осознать, впихнуть в свои извилины, уложить в бесчисленных миллиардах нейронов. Как можно осознать Добро и Зло во всем его многообразии? Это все равно что за какие-то жалкие восемьдесят-девяносто лет человечьего бытия понять миллиарды световых лет обозримой Вселенной.
Мы создали Бога, наделив его нашей же ответственностью и нравственностью, но не забыли прогрызть мышиные дыры индульгенций. Как можно говорить о совершенстве Бога, если человек, который на него опирается, сам по себе несовершенен?
Меня не трогали все те многочисленные смерти, которые я причинил людям и сейчас, и до этого. И причиню потом.
Бог для меня – это милосердие к невинной душе, пусть даже и заключенной сейчас в чудовищную оболочку. Бог во мне – призрачная надежда. Не знаю, на что. Знаю одно – я должен действовать, чтобы спасти Киру.
Все остальное – потом, за бутылкой водки и рыданиями на груди у самой распоследней шлюхи.
Когда тебя атакует вампир, испытываешь чувство гораздо более сильное, чем просто животный ужас. Хочется исчезнуть из этой Вселенной, раствориться в ее неисчислимом масштабе, превратиться в атом, элементарную частицу. Тебя буквально выворачивает от безысходного ужаса и осознания собственной никчемности перед полночным хищником, воплощенной машиной смерти Рода Человеческого. Только благодаря постоянному общению с упырями я мог обуздать свой даже не первобытный, а первородный страх перед этими исчадиями ада! Изрядную долю уверенности мне придавали осознание ответственности за судьбу Киры и Desert Eagle.50, модификация Mark-XIX в руках.
