я не вынесу.
- Это же там, вне моего ореола.
- В ореоле вашем я буду любить вас неизменно, как все живое, прекрасное, благородное на земле. В душе моей есть что-то тяжелое, темное, а вы вся из света!
Рассмеявшись, Варвара Александровна сказала с коварной улыбкой:
- Как ангел?
- Нет, вы восхитительнее ангела именно тем, что вы земное, женское существо, при этом вся из света, как ангел.
- Но отчего любить - страданье? Чем вы обделены судьбой, Мишель? Я знаю, вы рано лишились матери, недавно умер ваш отец; но у вас бабушка, столь любящая вас. Вы студент, вы поэт, веселье через край, а в стихах - страданье.
- Не я обделен судьбой, а человек на земле, - он подошел к окну. Смотрите!
Мария Александровна, входя в гостиную с лампой, с улыбкой сказала:
- Но прежде вам, Мишель, надобно сдать экзамен по российской словесности.
- Это невозможно! Я не способен повторить ни слова из лекций профессора Победоносцева, это такая галиматья. А он, кроме этой галиматьи, ничего не хочет слышать. Я не пойду на экзамен.
- Вас оставят на второй год или отчислят.
- Это будет уже на третий год. Год потерять из-за холеры, год - из-за Победоносцева - нет, этак мне не дадут закончить университета здесь.
- Зная немецкий как родной, вы могли бы уехать учиться в один из германских университетов. Что говорит Елизавета Алексеевна?
- У бабушки родни много в Петербурге. Может быть, мне поступить в тамошний университет? Если бы зачли два года и осталось мне учиться всего один год!
- Вы готовы оставить Москву? - спросила Варвара Александровна, обычно хранившая молчание при старшей сестре.
- Я люблю Москву. Но ведь и в столице должно побывать, - развеселился Лермонтов, который по характеру своему был склонен к перемене мест, как выяснится вскоре.
Возможность разлуки, которая день ото дня становилась все более реальной и близкой, внесла новую ноту в взаимоотношения Лермонтова и Вареньки Лопухиной, как бывает в юности и при влюбленностях. С первыми весенними днями они чаще сходились в саду у дома и даже совершали вместе прогулки по Москве, когда какие-то дела находились у нее, а он напрашивался сопровождать ее, с разрешения Марии Александровны. Мишель, как обычно, дурачился, дразнил то кучера, то важных господ, как вел себя в компании молодых людей из веселой шайки. Варвара Александровна помнила о предстоящей разлуке, и ей хотелось в чем-то удостовериться, и он, конечно, замечал вопрос в ее глазах.
Однажды они остановились на косогоре, среди сосен, над Москвой-рекой, и между ними начался сбивчивый, быстрый разговор, который ни к чему не вел, тем более когда зазвучали стихи.
Лермонтов заговаривал стихами всегда неожиданно:
- Но отчего случайно, Мишель?
Он настаивал на своем:
- Опять!
- Слушай!
- Это прекрасно!