фронтом, Брусилову подчинялся Одесский военный округ, и он должен был утверждать приговор военно- полевого суда. Эмигрантский писатель Роман Гуль почему-то заявляет, что «особо энергичную борьбу за освобождение бессарабского Робин Гуда повела, влиятельный в Одессе человек, генеральша Щербакова. Когда день казни был уже близок, генеральша Щербакова добилась невероятного — оттяжки казни». Писатель явно спутал командующего Румынским фронтом Д. Г. Щербачева с командующим Юго-Западным фронтом А. А. Брусиловым. Это связано, очевидно, и с тем, что время суда над Котовским Гуль произвольно перенес на февраль 1917 года, на самый канун революции. Именно с революцией связывал Гуль чудесное спасение Котовского, уверяя простодушных читателей-эмигрантов: «Но как ни влиятельна была генеральша Щербакова, все ж от смерти спасти Котовского не могла. Смертная казнь была назначена. Григория Котовского, разбойника с тяжелым детством, атлета с уголовной фантазией, должна была неминуемо затянуть петля на раннем рассвете во дворе одесской тюрьмы.
Но тут пришла б
Над Россией разразилась революция, буревестником которой был Котовский».
На самом деле в октябре 1916 года, когда судили Котовского, Румынский фронт еще не существовал, так как был создан только в декабре того же года, а до этого Щербачев командовал 7-й армией Юго- Западного фронта и на судьбу Котовского никак повлиять не мог, сколько бы его ни просила жена.
Надежда Владимировна Брусилова, урожденная Желиховская, много занималась благотворительностью и, в частности, помогала учреждениям Красного Креста. Заявление Котовского о том, что он отдавал награбленное в пользу Красного Креста, должно было расположить супругу главнокомандующего в его пользу.
Надо сказать, что генерал от кавалерии Алексей Алексеевич Брусилов и его вторая супруга Надежда Владимировна Желиховская, сыгравшие решающую роль в избавлении Котовского от смертной казни, были весьма колоритными персонажами. Надежда Владимировна была последовательницей теософского учения своей родной тетки Елены Петровны Блаватской (Ган), изложенного в ее многотомной «Тайной доктрине». Но еще большим теософом, чем его вторая жена, был сам генерал Брусилов, увлекавшийся оккультизмом и, в отличие от жены, осиливший все семь томов «Тайной доктрины» Блаватской. Много лет спустя после кончины мужа, 3 февраля 1935 года, Надежда Владимировна писала журналисту и писателю Василию Ивановичу Немировичу-Данченко, масону и эмигранту: «…Вы пишете, что с интересом прочли книгу П. Д. Успенского о четвертом измерении. Спасибо, что прислали ее нам. Читали ли Вы его же Tertium Organum (Ключ к загадкам мира)? Все эти темы и глубокое их значение обработаны с поразительной эрудицией Ел. Блаватской в ее „Секретной доктрине“ еще в начале 70-х годов. Я никогда не в силах была прочесть эти семь томов ее мудрых трудов. В нашей семье, кроме матери, всё это прочтено было Алексеем Алексеевичем…»[2]
Вслед за Блаватской Брусиловы полагали, что судьба каждого человека (карма) предопределена. Очевидно, они были уверены, что Котовскому не предопределено свыше быть казненным. Возможно, идеи социалистов, в том числе «стихийного коммуниста» Котовского, казались близкими главной цели Теософского общества — создать ядро Всемирного братства без различия расы, цвета кожи, пола, касты и вероисповедания. Наверное, Брусиловым Котовский казался неординарной личностью, обладавшей незаурядными духовными и психическими способностями, которые теософы стремились выявлять и исследовать.
Глава 5
СМЕРТНЫЙ ПРИГОВОР И ПОМИЛОВАНИЕ
Четвертого октября 1916 года Котовский, несмотря на все усилия защищавшего его известного адвоката В. С. Лузгина, был приговорен военным судом к смертной казни через повешение. Приговор гласил: «…подсудимого Григория Котовского, уже лишенного всех прав состояния, подвергнуть смертной казни через повешение…»
Не помогло и то, что на суде Котовский уверял, что никогда из оружия не стрелял и никого не убил, а носил его для солидности. Кажется, здесь «атаман Ада» не врал. Во всяком случае, нет никаких доказательств, что до 1917 года он убил хотя бы одного человека. Котовский пытался убедить судей, что «уважал человека, его человеческое достоинство… не совершая никаких физических насилий потому, что всегда с любовью относился к человеческой жизни». Котовский просил отправить его «штрафником» на фронт, где он «с радостью погибнет за царя» и искупит кровью свою вину.
Уже в камере смертников Котовский продолжал заниматься гимнастикой. На положении смертника он оставался в течение сорока пяти суток.
Оставалось уповать на чудо и на супругу генерала Брусилова. И 8 октября Котовский написал письмо Надежде Владимировне: «Ваше Высокопревосходительство!
Коленопреклоненно умоляю Вас прочесть до конца настоящее письмо. Приговором Одесского военно-окружного суда от 4-го числа сего октября я приговорен к смертной казни через повешение за два совершенных мною разбойных нападения, без физического насилия, пролития крови и убийства. Приговор этот подлежит конфирмации Его Высокопревосходительства господина главнокомандующего армиями Юго- Западного фронта. Ваше Высокопревосходительство! Сознавая всю степень виновности своей перед Отечеством и обществом за совершенные преступления, принеся публично в суде полную повинную за них и полное искреннее и чистосердечное раскаяние и признавая справедливость вынесенного мне судом приговора, я все-таки решаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству с мольбой о высоком и великодушном заступничестве пред господином главнокомандующим — Вашим высоким супругом — о смягчении моей участи и о даровании мне жизни. Я решаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству с этой мольбой только в силу следующего: ступив на путь преступления в силу несчастно сложившейся своей жизни, но обладая душой мягкой, доброй и гуманной, способной также на высшие и лучшие побуждения человеческой души, я, совершая преступления, никогда не произвел ни над кем физического насилия, не пролил ни одной капли крови, не совершил ни одного убийства. Я высоко ценил человеческую жизнь и с любовью относился к ней как к высшему благу, данному человеку Богом. Был случай здесь, в Одессе, когда я выстрелил в своего соучастника по преступлению, позволившего себе произвести выстрел в хозяев дома, где мы находились, и этим выстрелом, ранив его в руку, выбил ему из рук оружие. К женщине и ее чести я относился всегда как к святыне, и женщины при совершении мною преступлений были неприкосновенны. Производя психическое насилие, я и здесь старался, чтобы оно было наименее ощутительно и не оставляло после себя следа. Материальные средства, добытые преступным путем, я отдавал на раненых, на нужды войны, пострадавшим от войны и бедным людям. Преступления я совершал, не будучи в душе преступником, не имея в душе ни одного из элементов, характерных преступной натуре. Был случай в Кишиневе, когда, явившись в дом богатых коммерсантов с целью совершить преступление, мы застали там одних только женщин; увидев их испуг, я вывел в другие комнаты своих соучастников, потом, вернувшись, успокоил хозяек дома и ушел, не взяв ничего, несмотря на то, что в кассе хранилась крупная сумма денег, причем прибегнул к обману, заявив своим соучастникам, что открывал кассу и там ничего не оказалось. И вот теперь, поставленный своими преступлениями перед лицом позорной смерти, потрясенный сознанием, что, уходя из этой жизни, оставляю после себя такой ужасный нравственный багаж, такую позорную память, и, испытывая страстную, жгучую потребность и жажду исправить и загладить содеянное зло и черпая нравственную силу для нового возрождения и исправления в этой потребности и жажде души, чувствуя в себе силы, которые помогут мне снова возродиться и стать снова в полном и абсолютном смысле честным человеком и полезным для своего Великого Отечества, которое я так всегда горячо, страстно и беззаветно любил, я осмеливаюсь обратиться к Вашему Высокопревосходительству и коленопреклоненно умоляю — заступитесь за меня и спасите мне жизнь, и это Ваше заступничество и милость будут до самой последней минуты моей жизни гореть ярким светом в моей душе, и будет этот свет руководящим, главным принципом всей моей последующей жизни. Я желал бы, чтобы Вы, Ваше Высокопревосходительство, могли бы заглянуть в душу писавшего это письмо, во все ее тайники, и Вы тогда увидели бы пред собой не злодея, не прирожденного и профессионального преступника,
