двадцать — ни, двадцать два — убитых, а сколько ранетых, так без счета. Ну, Григорий Иваныч, как положено: даешь боевой порядок! Захождение с флангов. Развернули тачанки с пулеметами. Батарея вдарила. Потом уже лавой. Рубай все на мелкие щепки!.. Взяли село… Тогда он зовет тех, которые в разведке были, кто живые остались. Через вас, говорит, погибли геройские товарищи. Через вас наша кровь марно потекла. За это вам кара: всех до стенки. Полный расстрел без всякой пощады. Там один хлопец был, ну трошки застарше меня. Григорий Иваныч его любил, сам воспитал. Смотрит на него, покраснел, еще больше заикается, чем как всегда. „Ты, — каже, — мне за сына был, я на тебя надежду имел… Но пощады тебе не дам“. Комиссар тот пожалел хлопца. Каже: „Может, этого помиловать, как несовершенные у него года“. Но Григорий Иваныч только глазом зыркнул и зубами скрипнул: „Н-нет, — каже, — справедливость одна для всих. Стреляйте его в мою голову…“ Ну и постреляли… А они что? Стояли молчки, понимали же, что виноватые. И Григорий Иваныч тот потом ночью плакал, и еще целу неделю глаза кажно утро червоные были. Так переживал.
Несколько раз Шурка повторял рассказ о том, как сам Котовский отбирал бойцов.
— Наша котовская дивизия была самая славная на всю Украину, на всю Россию, да, може, и на весь свет. Геройская дивизия. Одно слово: непереможна, непобедимая. И скрозь до нашей дивизии шли добровольцы. И городские и сельские. Кто босой, обдертый, голодный, а кто на своем коне со справным седлом, с карабином или с шашкой; с той войны сберег или отнял у кого. И еще мешок харчей везет. Григорий Иваныч сам принимал каждого и спрашивал: ты, значит, кто будешь, кто батько, зачем воевать хочешь? И завсегда давал такой последний вопрос: а в Бога веруешь? И если кто скажет „верую“, то Григорий Иваныч говорил: тогда ты мне неподходящий. Хоть бы какой геройский был с виду, и с конем, и с оружием, — не брал. Иди, говорил, до кого другого. Потому что у меня так: я в людях понимаю, и когда человека узнал, то знаю шо с него ждать, шо спрашивать. Но если у него Бог есть, то я уже не могу знать, шо ему той Бог прикажет. А у меня в дивизии должен быть один бог — комдив».
Политработник Никита Федорович Юда, служивший в бригаде Котовского с 1920 года, тоже вспоминал, как Котовский принимал бойцов в бригаду: «Первый раз встретил Котовского в Одессе. Принимал нас в бригаду сам Григорий Иванович. Он рассказал нам о бригаде, о том, что она гордится своими победами. Лично три раза Котовский вызывал меня к себе и выражал благодарность. Григорий Иванович очень любил людей, часто рассказывал о себе, о своей любимой Бессарабии… По требованию Котовского мы, политработники, проделали огромную работу при создании Бессарабской сельскохозяйственной коммуны. Люди, которые вступили в коммуну, были благодарны и нам, и Котовскому».
Думаю, Никита Федорович не кривил душой. Бессарабская коммуна была образцовой, ее поддерживали сначала Котовский, а потом государство. Членам коммуны жилось гораздо лучше, чем крестьянам, которых силой загоняли в колхозы после 1929 года и которые познали все ужасы голодомора. В Бессарабской коммуне имени Котовского по-настоящему все-таки не голодали, хотя жизнь в период голода 1932–1933 годов была трудной.
Можно не сомневаться, что у Котовского в бригаде был только один бог — он сам. Он был убежденным атеистом, а добровольцев в бригаду отбирал прежде всего по принципу личной преданности.
Ольга Петровна вспоминала в письме Шмерлингу 2 мая 1936 года, что «звездины были в районе Умани в августе 1922 г.». За этой загадочной для современного читателя записью скрывается немаловажное событие. Котовский активно боролся с «религиозными пережитками» и проводил «звездины» — советский торжественный обряд, противопоставлявшийся церковному таинству крещения. Церемония «звездин», или, как иначе назывались красные крестины, «октябрин», проводилась в заводском клубе или в другом просторном помещении, украшенном большой красной звездой вместо креста, советским флагом вместо хоругви и портретами вождей вместо икон. На трибуну приглашались родители с новорожденным и почетные родители, они же «красные кумовья». Тут же сотрудница загса предлагала выбрать революционно- коммунистическое имя. Очевидно, Григорий Иванович сам давал имена новорожденным, в том числе и «революционные» — Владлен, Октябрина и др. А вместо крестика на младенца надевали маленькую пятиконечную звезду — отсюда и «звездины». Родители клялись воспитать ребенка настоящим коммунистом, а «красные кумовья» принимали обязательство следить за воспитанием, чтобы ребенок вырос истинным богоборцем. Правда, «звездины»-«октябрины» широкого распространения не получили и к середине 1920-х годов постепенно сошли на нет.
Котовского обвиняли в том, что он не слишком активно действовал против махновцев. Не исключено, что Григорий Иванович надеялся решить дело миром и уговорить Махно вновь помириться с советской властью. Кроме того, в его дивизии были точно такие же украинские крестьяне и донские казаки, какие сражались и в армии Махно, и Котовский опасался, что часть из его бойцов присоединится к махновцам. Ведь лично преданная ему кавбригада составляла лишь небольшую часть 17-й дивизии. По официальной же версии, бригада Котовского в январе 1921 года десять дней гналась за махновцами через Канев, Лубны, Ромодан, Лохвицу, Ромны, Сумы, пройдя более 500 километров. Но Махно, все всадники которого имели сменных лошадей, делал по 100 километров в день и ушел от погони.
Демонстрируя желание покончить с махновцами, Котовский 4 марта 1921 года отдал специальный приказ по 17-й кавалерийской дивизии о приведении ее в полную боевую готовность на случай нового появления Махно: «Комбригам и комполков немедленно ввести в программу ежедневных строевых занятий сомкнутый строй при атаках против конницы, проделывая это наглядно, каждым эскадроном и полком отдельно, приучая людей и лошадей идти совершенно сомкнутым строем на большом аллюре.
Комбригам и комполков разъяснить в беседах низшему комсоставу и всем бойцам полков значение сомкнутого строя при конных атаках и против кавалерии противника, когда противник опрокидывается и разбивается не свалкой, а штыком. Это дает потом возможность быстро добить и уничтожить противника».
Махно от этого приказа было ни жарко ни холодно. 28 августа 1921 года он в районе Ямполя благополучно ушел за Днестр, в Румынию.
Котовский организовал кампанию по ликвидации неграмотности в дивизии. Он приказал выдавать красноармейцам хлеб только под расписку, так что им для начала пришлось научиться хотя бы писать собственную фамилию. Котовский также устроил библиотеки и организовал школы ликбеза.
В марте — апреле 1921 года дивизия Котовского действовала против повстанцев самой разной ориентации (петлюровцы, анархисты, просто уголовные бандиты) в Таращанском, Белоцерковском, Уманьском и Китайгородском районах.
Бывший командующий артиллерией 25-й Чапаевской дивизии Н. М. Хлебников вспоминал: «Григория Ивановича Котовского я увидел в деле уже после окончания войны с Польшей. В селе Макарове, что близ Киева, банда Мардолевича разгромила сельсовет и комитет бедноты. На время ликвидации банды наш артдивизион придали кавбригаде Котовского, и мне довелось стать свидетелем конной атаки, в которой Котовский лично, мощным своим ударом зарубил несколько бандитов». Это было во время боя с отрядом петлюровского атамана Мардолевича-Головацкого. Из свидетельства Хлебникова можно сделать вывод о том, что за время Гражданской войны Котовский научился хладнокровно убивать своих противников.
Глава 9
ПРОТИВ КРЕСТЬЯН ТАМБОВЩИНЫ
Девятнадцатого августа 1920 года в Тамбовской губернии вспыхнуло крупнейшее антисоветское крестьянское восстание. Оно было вызвано продразверсткой и началось с уничтожения нескольких продотрядов. В том году на Тамбовщине из-за засухи хлеба было собрано всего 12 миллионов пудов. Но продразверстка не была уменьшена и осталась на уровне 11,5 миллиона пудов. Выполнение в полном объеме продразверстки грозило населению Тамбовской губернии голодной смертью. Возглавил восстание эсер Александр Степанович Антонов, бывший начальник Кирсановской уездной и городской милиции. По его имени восстание еще называли антоновщиной.
Восьмого сентября 1920 года руководство Тамбовской губернии обратилось с телеграммой к Ленину: «В Кирсановском, Борисоглебском и Тамбовском уездах в течение трех недель происходит крупное восстание
