застрелилась в пьяном виде. Но мне этому не хочется верить, так как я со многих сторон слышала об ней много хорошего. Детские приюты, хотя бы, в которых она принимала участие, были несравненно лучше и чище поставлены и в прямом смысле и в нравственном. Да и раньше, в конной армии, она вела себя очень достойно, несмотря на то, что супруг ее и тогда пьянствовал. Во всяком случае, несчастная женщина и далеко не заурядная.
А он, я слышала, сейчас же опять на ком-то хочет жениться, несмотря на такую драму»[7].
Тут можно вспомнить, что супруга Котовского тоже заботилась о детских приютах, и, в отличие от Буденного, муж ей в этом активно помогал. А слухи о том, что Буденный убил свою жену, тогда были довольно распространены в обществе. 13 декабря 1925 года Михаил Булгаков записал в дневнике: «Мельком слышал, что умерла жена Буд[енного]. Потом слух, что самоубийство, а потом, оказывается, он ее убил.
Он влюбился, она ему мешала. Остается совершенно безнаказанным. По рассказу — она угрожала ему, что выступит с разоблачением его жестокостей с солдатами в царское время, когда он был вахмистром».
Возвращаясь к единственной встрече Котовского и Брусилова с глазу на глаз, Надежда Владимировна, находясь в более свободных условиях эмиграции, определенно указывает на бонапартистские замашки Фрунзе и Котовского и противопоставляет их «необразованному кинто» Сталину. Хотя по части образования Иосиф Виссарионович не слишком-то уступал Котовскому и Фрунзе. Пять классов семинарии из шести против полного курса сельскохозяйственного училища, но без диплома (Котовский) и полного курса гимназии с несколькими месяцами учебы в Петербургском политехническом институте (Фрунзе) — согласимся, разрыв не такой уж большой. К тому же Сталин в большей мере занимался самообразованием, чем Котовский и Фрунзе. Котовский привлекал симпатии четы Брусиловых еще и тем, что в 1920 году действительно спас от верной смерти сотни, а то и тысячи офицеров и беженцев. Слухи об этом широко распространились как в эмиграции, так и в России. А в связи с невинным вопросом Фрунзе Брусилову, может ли тот вновь сесть на лошадь, вдруг выясняется, что бонапартистских замашек не был чужд и сам Алексей Алексеевич. Он, оказывается, мечтал, что Фрунзе поставит его во главе своих войск на Украине, идущих на Москву свергать власть Третьего интернационала. Между тем Фрунзе, возможно, просто думал о том, чтобы дать в газетах конную фотографию Брусилова, чтобы еще раз продемонстрировать стране и миру, что Брусилов остается вместе с советской властью. К националистам Надежда Владимировна готова была отнести и Буденного, и Ворошилова, сетуя, правда, на еврейскую жену последнего.
По мнению вдовы Брусилова, и Котовского, и Фрунзе убили за их национализм и скрытое противостояние диктуемой евреями политике Третьего интернационала. Первого — с помощью наемного убийцы. Второго — посредством хирургической операции. Ну, насчет убийства Котовского мы уже разобрались. Что же касается Фрунзе, то, вопреки распространенному мнению, на роковой операции настаивали не Сталин и политбюро, а прежде всего сам Михаил Васильевич. Вот что писал Фрунзе своей жене Софье Алексеевне в Ялту: «Я все еще в больнице. В субботу будет новый консилиум. Боюсь, как бы не отказали в операции». «На консилиуме было решено операцию делать». Михаил Васильевич пишет жене, что этим решением удовлетворен. И ни слова о том, что хотел бы отказаться от операции. Наоборот, он полон оптимизма и верит, что врачи «раз и навсегда разглядят хорошенько, что там есть, и попытаются наметить настоящее лечение». Фрунзе ничего не пишет ни о каком-либо принуждении, ни о давлении со стороны врачей. Он сам надеется поскорее сделать операцию, чтобы можно было полноценно жить и работать.
А вот что говорилось в протоколе вскрытия, которое после смерти Фрунзе провел известный хирург А. И. Абрикосов: «Анатомический диагноз. Зажившая круглая язва двенадцатиперстной кишки с резко выраженным рубцовым уплотнением серозного покрова соответственно местоположению упомянутой язвы. Поверхностные изъязвления различной давности выхода желудка и верхней части двенадцатиперстной кишки, фиброзно-пластический перитонит в области выхода желудка, области печеночно- двенадцатиперстной связки, области слепой кишки и области рубца старой операционной раны правой подвздошной области. Острое гнойное воспаление брюшины.
Паренхиматозное перерождение мышцы сердца, печени, почек.
Ненормально большая сохранившаяся зобная железа. Недоразвитие (гипоплазия) аорты и крупных артериальных стволов. Рубец стенки живота в правой подвздошной области и отсутствие червеобразного отростка после бывшей операции. (1916 г.)
Заключение. Заболевание Михаила Васильевича Фрунзе, как показало вскрытие, заключалось, с одной стороны, в наличии круглой язвы двенадцатиперстной кишки, подвергшейся рубцеванию и повлекшей за собой развитие рубцовых разрастаний вокруг двенадцатиперстной кишки, выхода желудка и желчного пузыря; с другой стороны, в качестве последствий от бывшей в 1916 году операции — удаления червеобразного отростка, имелся старый воспалительный процесс в брюшной полости. Операция, предпринятая 29 октября 1925 года по поводу язвы двенадцатиперстной кишки, вызвала обострение имевшего место хронического воспалительного процесса, что повлекло за собой острый упадок сердечной деятельности и смертельный исход. Обнаруженные при вскрытии недоразвитие аорты и артерий, а также сохранившаяся зобная железа являются основой для предположения о нестойкости организма по отношению к наркозу и в смысле плохой сопротивляемости его по отношению к инфекции.
Наблюдавшиеся в последнее время кровотечения из желудочно-кишечного тракта объясняются поверхностными изъязвлениями (эрозиями), обнаруженными в желудке и двенадцатиперстной кишке и являющимися результатом упомянутых выше рубцовых разрастаний».
Практически Михаила Васильевича обрекли на смерть скрытые патологии, проявившиеся в ходе операции, которые выявить ранее не представлялось возможным. Тут и неудачная операция по удалению аппендицита в 1916 году, и больное сердце, и увеличенный зоб. Объективно говоря, операция Фрунзе требовалась, так как уплотнения, возникшие в результате язвы, можно было ликвидировать хирургическим путем. Роковым же стал застарелый локальный перитонит, вызвавший после операции острое гнойное воспаление брюшины, что создало повышенную нагрузку на сердце и привело к его остановке. Ни перитонит, ни врожденное сужение сердечных артерий и аорты заранее обнаружить медицина того времени не могла. Спасти Фрунзе могли бы только антибиотики, но их тогда не существовало. Если бы операции не было, то Фрунзе, вероятно, прожил бы еще несколько лет, постоянно страдая от желудочных болей и обладая очень ограниченной работоспособностью. Очевидно, ему пришлось бы выйти в отставку и вести размеренную жизнь пенсионера. Но о такой судьбе Фрунзе даже не помышлял, потому и настаивал на скорейшей операции, не подозревая, что она будет смертельной. А ее трагический исход заранее прогнозировать не могли ни Сталин, ни врачи, проводившие консилиум.
Интересно, что вокруг Котовского одновременно творились две легенды, причем эти процессы особенно активизировались после его смерти. Советское руководство создавало миф о народном мстителе, после революции превратившемся в сознательного большевика, героически и умело боровшегося за советскую власть. В этой легенде, правда, не находилось места для гибели героического разбойника- комкора. Его смерть списывали либо на происки абстрактных врагов, либо на нелепую случайность, и вообще об убийстве Котовского творцы советской легенды предпочитали говорить как можно меньше. С другой стороны, в среде белой эмиграции, а также внутренней эмиграции было распространено мнение о Котовском как о некоем народном самородке, который, несмотря на всё тлетворное влияние большевизма и Третьего интернационала, хорошо чувствует народную стихию и сохраняет «здоровое национальное чувство». «Бывшие» думали и надеялись, что такие большевики, как Фрунзе и Котовский (потом в этом списке стал фигурировать и Тухачевский), могут «переродиться» и свергнут наследников Ленина, вернув Россию на путь здорового национального развития. О том, насколько такие надежды могли быть справедливы в отношении Фрунзе, мы уже говорили. Что же касается Котовского, то совершенно непонятно, почему человек, родившийся в Бессарабии, а в Гражданскую воевавший главным образом на Южной Украине, говорящий одинаково хорошо на русском, украинском и румынском и соединивший в своей бригаде людей четырнадцати национальностей, должен был разделять идеи русского национализма. И почему он должен стараться реставрировать если не дореволюционную Россию, то Россию, очень на нее похожую, если он с 1905 года боролся против богатых и против царизма.
И Брусилов, и его супруга стремились оправдаться перед эмиграцией, почему заслуженный боевой
