позвонить Инке Цигаловой. Но взглянула на часы и передумала. А так хотелось рассказать хоть кому-то, что происходит с ней сейчас… Раньше-то записала бы все в дневник. Хотя почему бы не сделать это сейчас? Кстати, а где он, дневник?
Глава 6
Утром в ее кабинет снова вошли Толик и Жанна. Притащили с собой большой букет роз. Толик держал двумя руками цветы, а Жанна коробку с тортом.
— Еще вчера вечером на рынке выпросили, — кивнула на розы Жанна. — Подвяли немного, но я дома…
Женщина осеклась, обернулась, посмотрела на приятеля и поправилась:
— То есть в подвале, где живем сейчас…
— Дома, — твердо произнес, перебив, Толик.
Жанна кивнула и закончила фразу:
— Я дома поставила цветы в банку с водой, и они отошли.
Розы в самом деле были прекрасны. И их было много. Вера воткнула в розетку электрический чайник, а когда вернулась к столу, на нем уже стоял торт.
— Знаете, мы в первый раз нормального мента встретили, — объяснила Жанна. — А то от них одни неприятности. Анатолий даже срок на ровном месте получил. Ехала патрульная машина, остановилась. Двое из нее вышли, и один без разговоров его по морде… то есть по лицу ударил. Покуражиться захотели. Побили и в машину засунули. В отделении решили пришить дело об ограблении, будто бы Толик в позднее время к людям подкатывал и отбирал мобильники. Да только потерпевшие его не опознали. Тогда составили протокол, будто Толик сам напал на двоих патрульных.
— А на суде вы хоть правду сказали? — обратилась Вера к Анатолию.
— А кому я чего докажу? Судья девчонка молоденькая, кто только на нее эту мантию нацепил, непонятно. Да она и не слушала меня. Сейчас, говорят, карьеру сделала. Ну так десять лет почти прошло…
За дверью раздались тяжелые шаги. Потом кто-то покашлял, словно предупреждая о своем визите, и дверь распахнулась.
На пороге стоял Миклашевский с букетиком из трех тощих роз. Шагнул через порог, покосился на благоуханную роскошь, стоящую в пятилитровой банке из-под маринованных помидоров, скользнул глазами по Толику и Жанне. И снова посмотрел на них — теперь уже недоуменно, явно не понимая, кто перед ним. Уж больно не вязались дорогой костюм и бархатное платье с поцарапанными и посеревшими от частого употребления горячительных напитков лицами.
— Я к вам по делу, Вера Николаевна, — наконец произнес Иван Севастьянович, давая понять, что дела у полковников полиции могут быть только секретные, а потому посторонним лучше удалиться.
Жанна поднялась. Следом, с некоторой неохотой, встал со скрипучего стула и Толик.
— У меня тоже дела, — возразила Вера. — Эти граждане как раз и помогают их решать. Иначе я не смогла бы так быстро войти в курс данного мне важного поручения и следить за порядком на ответственном участке вверенной мне территории.
Иван Севастьянович посмотрел на стол, на торт, на замызганный электрический чайник. Потом чуть- чуть нагнул голову, словно надеялся увидеть припрятанную под столом бутылку водки. И произнес проникновенно:
— Беседа очень важная для вас и не для посторонних ушей.
— Ладно, — кивнул Толик, — мы пойдем.
— До свидания, — произнесла Жанна с печалью в голосе, словно ей очень не хотелось оставлять Веру наедине с вошедшим полковником. Но на Ивана Севастьяновича женщина посмотрела очень внимательно.
Миклашевский проследил взглядом за парочкой, пока та не скрылась за дверью. Потом выглянул в предбанник. И, никого не обнаружив, плотно прикрыл створку.
— Короче, — произнес он, подходя к столу и выбирая, на какой стул опуститься, — твоя ссылка может сократиться. Районное управление доложило, что они вышли на след организаторов детской порнографии. Мы подключим в группу, которая будет заниматься раскрытием этого общественно опасного преступления, опытных сотрудников городского управления. В отчете упомянем и твои заслуги. Потом оформим на тебя еще какое-нибудь раскрытие или задержание опасного преступника… В общем, придумаем что-нибудь. Объявим благодарность, снимем ранее наложенное взыскание…
— Придумаем что-нибудь, — подсказала Вера.
— Ну, ты это… — начал было Миклашевский.
Но Вера не дала ему договорить:
— Не надо ничего для меня придумывать. И вообще мне здесь уже нравится.
— Ты что, обиделась, что ли? — не понял Иван Севастьянович. — Зря ты. Я ж от всей души. Заглянул специально, чтобы тебя с прошедшим днем рождения поздравить. Вечером загляну еще раз, к тебе домой…
— С Гороховым?
— При чем тут он? Ну, а если даже и с ним, ты против, что ли? Ведь он старался, перед начальством за тебя горой стоял.
— Вероятно, потому, что вы доложили ему: у меня с физической подготовкой все в порядке. Вы даже на тренажерах так не надрываетесь.
Миклашевский покраснел внезапно, и очень сильно. Оглянулся на дверь, снова посмотрел на Веру и перешел на шепот, хотя никого, кроме них, поблизости не было:
— Что за ересь? С чего ты взяла?
— Вы всегда так громко беседуете в своем кабинете… Секретарша наверняка все слышит.
— Какая секретарша? — продолжал притворяться непонимающим Иван Севастьянович. — Моя, что ли? Алка? Она тебе эту глупость сообщила? И ты веришь?
Вера посмотрела на дверь и обронила:
— Товарищ полковник, у меня дела.
— Гонишь, значит… — догадался Миклашевский. — А ведь я к тебе со всей душой.
Он посмотрел на чайник, на торт, но Вера и не думала предлагать ему чайку со сладким.
— Ну, ладно, — произнес Иван Севастьянович, поднимаясь, — если что надо будет, звони, помогу. Я не злопамятный.
Полковник шагнул к выходу, взялся за ручку двери и обернулся.
— А если я добьюсь того, что тебе вернут твой кабинет, все будет так, как раньше?
— Как раньше не будет, — покачала головой Вера. — И вообще ничего не будет.
Секунду подумала и добавила:
— Потому что я не вернусь. Сама уже не хочу.
— Быстро ты забываешь хорошее к тебе отношение, — бросил через плечо Миклашевский и вышел.
Потом хлопнула уличная дверь. И совсем еле слышно донесся звук мотора отъезжающей машины.
В конце дня Владимир подкатил к опорному пункту на красивом белом внедорожнике. Остановился, посигналил. Вера как раз закончила работать и вышла на улицу. Увидела остановившуюся машину, услышала сигнал, но почему-то не подумала, что это приехали за ней. Тогда Владимир вышел из автомобиля и распахнул перед ней дверцу.
— Прошу!
В машине пахло кожей и орхидеями. Вера, усевшись на сиденье, потрогала обивку и восхитилась:
— Шикарная машина! Чья она?
