Германии между собой, предполагал разделить Польшу, а потом по частям включить в Российскую империю всю континентальную Европу.
Тогда на его брошюру мало кто обратил внимание. Но в 1807–1811 годах, готовясь вторгнуться в Россию, Наполеон начал готовить общественное мнение Европы к этому походу. И опубликовал большими для тех времен тиражами сразу две версии брошюры Сокольницкого!
А потом, по прямому заданию Наполеона, французский чиновник Мишель Лезюр, историк по образованию, написал книгу «Возрастание русского могущества с самого начала его и до XIX века».
В книге, помимо прочего, было сказано: «Уверяют, что в частных архивах русских императоров хранятся секретные мемуары, написанные собственноручно Петром Великим, где откровенно изложены планы этого государя».
При этом текст «Завещания» Лезюр не опубликовал, он опирался на сплетни, слухи, домыслы, анекдоты. Главная цель — убедить европейскую публику в наличии агрессивных устремлений российской внешней политики, её готовности и желания завоевать всю Европу.
Было дело? Очень даже было.
Но это — только одна сторона дела.
Была и русская пропаганда. Например, когда Наполеона представляли жалким корсиканцем «Буанапарте», узурпатором, не имеющим права на престол. В тогдашней монархической Европе это был сильный пропагандистский ход!
Наполеон говорил, что хочет воевать с гадкими русскими, которые унизили и обидели Польшу. Врал, что собирается восстановить Речь Посполитую. Даже поход 1812 года вовсе не назывался Русским. Первоначально Наполеон не собирался вообще идти на Москву. Он намеревался остановиться в Вильно или в Витебске, провозгласить новую Речь Посполитую, а потом объявить о раскрепощении русского крестьянства.
Тогда в Российской империи начнётся смута и гражданская война, и останется только пожинать плоды своей политики.
Но сработал русско-прусский план — заманить Наполеона в Россию, измотать и разбить, не давая генерального сражения. Немцам же много раз объясняли — только Россия может восстановить их независимость, Наполеон — враг Германии. И эта пропаганда сработала!
В самой же России элементы смуты очень даже имели место быть. Было много партизан, которые били французов, поддерживая правительство Российской империи.
А одновременно на оккупированной территории существовали районы, где не было ни французской, ни русской администрации, и которые жили крестьянским самоуправлением, под контролем партизанских отрядов: Борисовский уезд в Минской губернии, Гжатский и Сычёвский уезды в Смоленской, Вохонская волость и окрестности Колоцкого монастыря в Московской.
Мы мало знаем обо всех простолюдинах-партизанах. А тем более не знаем ничего о своего рода «зелёных XIX века». Мало сведений у нас о Герасиме Курине — крестьянине одного из подмосковных сёл. Несомненно, он был выдающимся руководителем партизан. Отряд Г. М. Курина, насчитывающий 5 тысяч пеших и 500 конных партизан, взял в плен большое число вражеских солдат, захватил 3 пушки и много другого оружия.
В Боронницком уезде действиями 2 тысяч партизан из разных сёл и деревень руководили — староста села Константинова Семен Тихонов, староста деревни Сельвачевой Егор Васильев, староста села Починок Яков Петров и несколько крестьян из села Дурнихи. 22 сентября крестьяне — партизаны Боронницкого уезда стремительно начали и разгромили отряд французов, который был на подходе к селу Мяскову. Но и русских помещиков долго к себе не пускали.
Это потом формировался миф о «всенародной поддержке» народом царя и прежнего правительства. Историки же порой говорили о «втором издании пугачёвщины»: как только рухнула власть Российской империи, так крестьяне начинают войну и с французами, и с русскими войсками. Они жгут помещичьи имения, не пускают на свою территорию никаких вооруженных людей — обеих армий.
Говорить, писать, даже упоминать о таких действиях считалось глубоко непатриотичным, даже неприличным. Есть туманные упоминания о крестьянской войне в «Войне и мире» Льва Толстого: история бунта в имении князей Болконских, в Богучарове. Мужики этого села всё время руководствуются какими-то неясными слухами (потому что дикие); толкуют про то, что ещё в 1797 году воля выходила, да господа отняли. То они пытаются переселяться на «тёплые реки», то придумывают ещё какую-нибудь несусветную глупость. Слух о приближении Наполеона соединяется для них «с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле»[24].
Этот пересказ «неясных слухов» не так уж трудно понять, причём без всяких ссылок на непостижимость народного инстинкта… Крестьяне Богучарова хотели свободы, бежали на Кубань и ничего не имели против прихода Наполеона. Помещику же своему от души желали провалиться под землю, быть унесённым вихрями враждебными или погибнуть в войне с французами. А могли и помочь ему не вернуться с войны — без помещиков жить как-то лучше и вообще веселее.
В истории, которую рассказывает Л. Толстой, всё «правильно»: и мужики дикие, и поступки их нелепые; сами не понимая, зачем это нужно, мужики пытаются удержать княжну Марью… и мгновенно приходят в себя, стоит Николаю Ростову дать главному зачинщику по морде и заорать классическое:
— Шапки долой![25]
Но современники описанных событий (и современники Льва Толстого, поколением младше) могли читать эту историю совсем по-другому. Так сказать, могли прочитать между строк.
В XX же веке о крестьянском сопротивлении того времени написана даже специальная книга Василия Ивановича Бабкина… Но её — уже в советское время, в 1970–1980-е годы, никто не хотел печатать, несмотря на лояльнейшее название: «Специфика классовой борьбы в эпоху 1812 года»[26]. Ведь «как известно», крестьяне были невероятными патриотами!
Многие стороны Отечественной войны 1812 года почти что скрываются до сих пор. Читатель! В каком учебнике России упоминается Русский легион армии Наполеона? Замечу — военнопленных никто не принуждал воевать со своим Отечеством. Они преспокойно жили во Франции или в германских городах, получая довольствие от властей и не подвергаясь никаким репрессиям. Даже к труду их никто и не думал принуждать. Участие военнопленных в войне на стороне Наполеона было совершенно добровольным.
Что до крепостных… Большинство из них происходили из Западной Украины, Западной Белоруссии, Прибалтики — оттуда ближе до Польши и Германии. Но порой на Запад бежали и крестьяне из Великороссии. Шли ночами, прибивались к шайкам воров, приставали к гуртовщикам и мелким торговцам…
Эти люди шли в армию Наполеона из идейных соображений — ведь сами-то они уже бежали, они-то уже не крепостные! Эти спасшиеся из рабства хотят освободить уже весь народ, для этого и идут к Наполеону.
Наполеон не рискнул издать Манифест об отмене крепостного права в России. Но тут и без призывов Наполеона к гражданской свободе — Русский легион и второе издание пугачёвщины. Право же, у русских европейцев и их правительства были причины бояться русских туземцев и не особенно доверять им. А то ведь только война — а они помещиков режут!
Начиная с эпохи Николая I историю лакировали и выглаживали, строили соборы и памятники (включая Храм Христа Спасителя и Бородинскую панораму), превращали реальную историю в пропагандистскую схему — ту, которая устраивала правительство и русских европейцев. Схему, в которой не было никакого Русского легиона, не было никакой пугачёвщины, а если даже дикие мужики, по своей туземной тупости, чего-то не поняли, то сразу же попадали на колени при первом рыке дворянина: «Запорю!» То есть, пардон, этот рык тоже неправильный, надо было «Шапки долой». А то что про нас подумает Европа? До наших дней дожила схема, в которой старостиха Кожина есть, а Русского легиона нет.
Но современники-то ведь помнили, как было дело. Даже в эпоху Николая I, в 1830 или в 1840 году, живы были многие участники событий. Тем более они были живёхоньки сразу после окончания событий, и уж тогда-то их воспоминания были очень свежими. Не этим ли объясняются многие странные события, которые трудно объяснить иначе?
Будущего декабриста Якушкина поразил такой эпизод: во время смотра возвратившейся из Франции
