Вечерело. Это ж надо, меньше суток назад они сидели на кухне дорогой, ухоженной виллы, орали на провинившегося Стива и чувствовали себя в полной безопасности. А сейчас вот идут гуськом по грязному аулу и какие-то дикие люди держат их под прицелом. Невероятные коллизии порой случаются. Словно прочитав Ёлкины мысли про повара, Женька тихонечко вздохнул:
— Эх, а жрать-то как хочется…
И тут же получил удар в спину. Споткнулся, чуть не упал, но сумел устоять на ногах. Странно, но он даже не огрызнулся! Что-то это на нашего Женечку не похоже, особенно на голодного.
Процессия шла недолго. Перед третьим домом стражники что-то прокаркали, один из них забежал левее, поворачивая Сашку в нужную сторону — ко входу в одну из здешних развалюх.
Похоже, это был штаб. В этом доме имелась некая мебель — стол и несколько странного вида стульев, стояло какое-то подобие кушетки и на полу были постелены домашние плетеные коврики. Да и сам пол присутствовал — некрашеные доски. За столом сидел человек, похожий на Женьку. Судя по тому, что трое остальных присутствующих в комнате людей скромно ютились на топчане, главным был здесь был именно он, тот самый тип. Вошедшие за ребятами охранники разделились — один остался стоять позади пленников, а второй пристроился рядом с главарем, чуть сзади и правее. Ствол автомата он направил в сторону русских.
Главный помолчал, разглядывая пленников, потом поинтересовался:
— Do you speak English?
Сашка кивнул. Элка с Женькой не шелохнулись.
— Кто вы? — на ужасном английском спросил Терминатора человек за столом.
— We need girl, — как можно понятней для дикого курдского преступника изложил цель своего визита Сашка.
Дикий курд не понял. Похоже, кроме классического «ду ю спик инглиш», он, как эстонский пограничник, из иностранных языков ничего не знал. Шурик призадумался. Поднял глаза к темному потолку. И, решив не умничать, произнес, на его взгляд, нужные слова.
— Маша, — сказал он, глядя в глаза наркодилеру. И не сдержался, добавил киношное: — Рашен проститьюшен.
А Элка вдруг зачем-то жалобно добавила протяжное «Пли-и-и-из». Судя по реакции находившихся в комнате людей, сказано было что-то не то.
Главный курд поменялся в лице — маска равнодушия слетела с его лица, желваки заиграли, а чернющие брови яростно сошлись в одну линию. Народ, ютившийся на топчане, вдруг ожил, зашумел, засуетился — словом, публика ожила.
Главный закричал — резко, гортанно. Что именно он говорил, ребята, естественно, не поняли, но от этих каркающих звуков всем стало не по себе, аж мороз по коже побежал! А главный все не успокаивался. Элке стало казаться, что он специально сам себя заводит этим страшным ором. Он вскочил из-за стола, начал бегать по комнате, размахивая руками.
Хлопцы на топчане попритихли, испуганно пялились на бушующего главаря. Да что там забитые горные жители — даже суровый немаленький Шурик словно сжался…
И только маленький Женька не сводил горящих глаз с бегающего по комнате курда. То, что он наблюдал, ему явно не нравилось.
— И вы утверждаете, что я похож на это чучело? — презрительно молвил он и пренебрежительно сплюнул на пол. Прямо на плетеный половичок.
Циничный голос пленника подействовал на бушующего курда словно ведро ледяной воды — он замер, пощелкал челюстью, как сломанный капкан, и вдруг зашипел. Брызгая слюной, зашипел в лицо связанному Женьке.
— Нах пошел, — спокойно молвил ему маленький телохранитель. И опять презрительно плюнул на пол, под ноги истерично закипающему наркоторговцу.
И тут же упал, снесенный с ног быстрым ударом под дых.
— Вот сука! — заорала взбешенная Ёлка. — Ты чего делаешь, урод! Женька, Женя, Женечка, как ты? Женька!
Ее сбила с ног мощная пощечина, словной волной снесло. Сашку уронили и начали пинать повскакивавшие с топчана курды. По некрашеным половицам веером полетели кровавые брызги.
Последнее, что видела Ёлка, была черная кожаная кроссовка, летящая ей в живот. Сознание не захотело терпеть эту страшную боль. Девушка отключилась.
Да что ж это за день-то такой! Второй раз за пару часов Элка приходила в себя после болевого шока. Сдохнуть, что ли? Тогда не больно будет.
— Элла…
Ну вот, дожили, голоса ангелов мерещиться начали. В науке это называется «слуховые галлюцинации». Насколько успела зафиксировать происходящее память, в последний раз Элка вырубилась в глухой курдской деревне, в окружении бородатых вонючих мужиков. Так что, по идее, взяться здесь мелодичному женскому голосу просто неоткуда. Так что делаем вывод: глюки.
Ну, или плохой вариант — она умерла и с ней разговаривают ангелы. Честно говоря, расклад с галлюцинациями как-то приятней. Он хоть перспективы имеет — «и тебя вылечат, и меня вылечат». Главное, что живая.
— Эл, ты живая? — настойчивый шепот. Опять все тот же приятный женский голос.
Ну, раз спрашивает, значит, не ангел. Эти ребята обычно наверняка знают, жив человек или уже совсем наоборот. Уже хорошо.
— Эллочка… — Голос совсем погрустнел.
Хотелось того или нет, а глаза открывать было надо — в конце концов, интересно же, кто тут так нежно щебечет?
Дело в том, что до сегодняшнего дня за всю предыдущую жизнь Ёлку никто не бил. Никогда. Вот как- то все повода у окружающих не было. И поэтому нынешние ощущения были для избитого организма непривычными. Вот и движения век для гудящего от боли лица стало настоящим испытанием. Элка осторожно приоткрыла левый глаз — ой как больно-то. Угу, пока ничего интересного в поле зрения не попало. Жаль. Значит, придется издеваться над собой еще раз — попытаться открыть правый орган зрения.
С трудом, но глаз открылся. Изображение было очень нечетким, расплывалось и подрагивало. Девушка напряглась и попыталась сосредоточится. Когда зрение сфокусировалось на центральном светлом пятне, оказалось, что прямо над Элкой нависает бледное, без единого грамма косметики, но тем не менее все такое же красивое лицо столь давно разыскиваемой Машки!
— А… ш… а… — счастливо улыбаясь, выдохнула Ёлка.
— Ты меня узнала? Подожди, я сейчас тебе водички дам… Подожди, Эллочка!
Ёлкина голова, придерживаемая Машкиной рукой, приподнялась, и в пересохшие губы потекла живительная струйка холодной воды. Сначала девушка чуть не захлебнулась — казалось, горло навсегда потеряло способность глотать, но постепенно влага заполнила рот, оживила пересохшую смертельную пустыню.
— Машка… Ты живая… — совершенно умиротворенно прошептала Элка.
— Элла… Ты живая… — готовая разрыдаться от счастья, тихонечко хлюпнула носом Машка. — Эллочка, забери меня отсюда, а? Пожалуйста.
«Маша, ты дура!» — вот что хотелось сказать этой непроходимой блондинке.
— Маш, я лежу связанная, а ты нет. Кто кого должен отсюда забирать? — более корректно выразила свою мысль Ёлка.
— Ой, ты хочешь, чтобы я тебя развязала? — Машенька округлила голубые глазищи и взмахнула руками. — А что же ты сразу не сказала! Я бы с собой нож принесла!
Господи, и вот ради этой дуры Ёлка через полконтинента летела, кучу денег куче народу заплатила, головой своей умной рисковала? Да что ж это такое!
— Маша, во-первых, я не могла попросить тебя принести нож, потому что не знала, что ты придешь. Во-вторых, могла бы и сама догадаться, что лежать тут связанной мне не очень удобно. А в-третьих, ты-то
