— Держись, Милу! Не дрейфь! Сейчас спустим тебя полегонечку!
Милу выбивался из сил. Он уже не болтал ногами. По ним лишь изредка пробегала судорога. Он равномерно вращался то в одном направлении, то в другом: агония человека, которого не сумели как следует повесить.
Шарбен сел в железное кресло крановщика. Положил руку на рычаг тормоза. Что?то вдруг защекотало лоб, он потер его — рука стала мокрой от пота.
Видимость из кабины очень плохая. При маневрировании крановщику помогает рабочий, называемый сигнальщиком. Стоя на перекрытии, он показывает условными жестами, куда направлять стрелу, далеко или близко находится площадка, не пора ли тормозить и надо ли наматывать или разматывать трос.
Обязанности сигнальщика взял на себя парашютист. Равномерно, ритмично поднимая и опуская перед собой руки, он дал знак разматывать трос.
Не спуская глаз с сигнальщика, Шарбен медленно отпустил тормоз. Послышался скрип. Шарбен нажал рычаг. Грос был все так же неподвижен. Шарбен нажал еще сильнее. Грос не шелохнулся. Шарбен повернул рычаг до отказа так, что тот ударился о предохранитель. Трос и не думал разматываться. Стоя против кабины, парашютист стал быстрее размахивать руками, словно хотел сказать: «Поторопись, ну же, разматывай…» Лицо Шарбена исказила мучительная гримаса, он закрыл глаза. Капля пота скатилась со лба. Он нащупал ногой конец троса, надавил на него, подтолкнул. Ничто не изменилось. Парашютист выходил из себя. Шарбен все сильнее и сильнее бил ногой по тросу. Вдруг барабан начал крутиться, и трос со свистом полетел вниз.
Парашютист все больше наклонялся над бездной, вдруг он выпрямился с перекошенным от волнения лицом и, растопырив пальцы, стал плавно разводить руками, показывая Шарбену, что нужно замедлить ход.
Блок крана визжал, металлические части поскрипывали. Надо было соблюдать предельную осторожность. Крановый тормоз не автомобильный. Им не затормозишь постепенно. Он сразу останавливает ход, и вызванный этим толчок может сбросить на землю висящего на крюке человека.
Медленно — медленно Шарбен потянул рычаг на себя…
Теперь парашютист опустил левую руку вдоль бедра, а правую поднес к левому плечу, словно по команде «на караул». Затем стал постепенно сближать обе руки, показывая, на каком расстоянии находится земля от приближавшегося к ней живого груза. У Шарбена вырвался сдавленный стон.
Руки парашютиста были уже всего на расстоянии тридцати сантиметров друг от друга. Шарбен дрожал с ног до головы. Пот ручьями стекал по его лицу и падал на цементную пыль, покрывавшую свитер. Кожа на пальцах натянулась от напряжения. Он медленно продолжал тащить рычаг на себя. Вдруг сердце у него сжалось от ужаса, и он наклонился вперед. Барабан крана ни с того ни с сего перестал вращаться. Трос застопорился, щелкнул, натянулся, затем снова ослабел, размотался на несколько сантиметров и застыл в полной неподвижности.
Парашютист, воздев руки к небу, хрипло выкрикнул ругательство. Страшное ругательство, хоть и не очень понятное.
Машинально Шарбен закрыл тормоз. Ударил каблуком о трос, и тот, освободившись от какой?то помехи, легко подался у него под ногой и опять стал разматываться.
Тогда Шарбен выскочил из кабины…
Он вихрем спустился с пятнадцатого этажа по лестнице без перил. Спрыгнул на землю. Взглянул прежде всего на крюк грузоподъемного крана: пустой крюк тихо покачивался в воздухе на высоте более пяти метров над землей. Шарбен бросился вперед, решительно растолкал стоявших тесным кругом рабочих. Милу как раз поднимали с земли. Он был мертвенно — бледен. Жако и Морис держали его под руки с обеих сторон. Он уперся в землю одной ногой, затем другой, привстал. Открыл глаза и улыбнулся.
Шарбен бессильно опустил руки и пробормотал:
— Черт… дьявол…
У него перехватило дыхание, как и у всех вокруг. Рабочие цедили сквозь зубы ругательства, радовались, бранились про себя и бормотали что?то непонятное, не слыша друг друга.' Они никак не могли преодолеть волнение.
Милу несколько раз тяжело провел рукой по затылку, затем со вздохом опустил ее.
— Еще счастье, что ничего такого не случилось, а то хороши бы мы были без социального страхования! — прошептал Мимиль.
— Заткнись, бога ради! — умоляюще произнес кто?то.
— У него легкое сотрясение, вот и все, — определил Морис.
— Шок это, — уточнил парашютист.
— Но — но — нокаут! — заявил Клод, успокоительно подняв руку.
— Ты его спустил слишком быстро, — сказал парашютист Шарбену.
— Хотел бы я видеть, что бы ты делал на моем месте!
— Не ссорьтесь, пожалуйста! — слабым голосом попросил Милу. Он обернулся к Жако и улыбнулся одними губами:
— Это пустяки, знаешь…
Роскошная серовато — голубая машина остановилась за бараком профсоюзной организации. Задние дверцы открылись одновременно, и оттуда выскочили Баро и Ла Суре. Дверцы с шумом захлопнулись. Ла Суре быстро зашагал к строительной площадке, размахивая своими длинными руками. Слышно было, как он посмеивается. Баро спешил за ним, быстро семеня ногами.
— Ребята! Порядок! — неожиданно проревел Ла Суре.
Он остановился, встал на бугре метрах в десяти от толпы рабочих, выпрямился, принял торжественную позу. Подняв одну руку к небу, а другую прижав к сердцу, он объявил:
— Победа! Министерство берет нас в свое непосредственное ведение. Дело в шляпе! Сам начальник канцелярии министра привез нас на машине. Каково?! Победа, ребята… победа…
Слова эти, казалось, падали в пустоту. Голос Ла Сурса дрогнул. В десяти метрах от него стояли, словно оцепенев, рабочие и смотрели молча, не двигаясь. Ветер раздувал волосы на их головах, приподнимал то конец шарфа, то кашне.
— Победа… победа… — повторял Ла Суре все тише и тише.
Тут он заметил, что Панталон вставил в рот Милу горлышко бутылки с водкой, и спросил:
— Что случилось?
— Милу упал…
— Что с ним?
— Ушибся маленько…
Баро осмотрел пострадавшего, ощупал все его тело.
— Вот тут больно? А тут?.. Тут?..
Милу отрицательно качал головой.
— Где же больно?
Милу с трудом проглотил слюну и прошептал:
— Мне нигде особенно не больно… только в голове звон стоит.
— Надо отвезти Милу домой. Вот что, проводите его вдвоем.
Милу мог идти сам. Жако и Морис подхватили его с двух сторон под руки. Когда они отошли метров на пятьдесят от строительства, до них донеслись ликующие крики.
Морис оглянулся.
— Они сейчас там обнимаются от радости.
— Черт возьми, наконец?то мы взяли верх, — пробормотал Жако. — Он обхватил Милу за плечи: — Мы с ними справились, старина! Наконец?то мы победили.
Мимолетная улыбка озарила лицо Милу и тотчас же сменилась страдальческой гримасой.
— Тебе больно?
— Да… нет… у меня словно музыка в голове играет… Тихонько… знаешь… чудно так…
Жако с удивлением уставился на руку Милу, затем бросил взгляд на Мориса, и тот тоже посмотрел на Милу: по руке больного пробегала судорога — мышцы внезапно сокращались и так же внезапно ослабевали.
