требованию.
Мэр спешил. Он наклонился к секретарю и спросил у него довольно громко:
— Это и есть свадьба Мексен и Рубийе?
В глубине зала ожидала другая свадьба. Там набралось человек пятьдесят приглашенных, а у невесты было такое пышное платье, такая воздушная фата, что она, казалось, плыла в кипящем молоке. Женщины обменивались комплиментами, расхваливали туалеты приятельниц, вытягивали шею, чтобы рисовая пудра не попала им на меха, и торопливо целовались, чуть касаясь щекой щеки, стараясь не оставить следов губной помады. Мужчины угощали друг друга сигарами и с видом сообщников рассказывали шепотом непристойные анекдоты. Жених, тонкий, как глист, в черном костюме с бархатными отворотами, в манишке, галстуке бабочкой и белых перчатках, встречал прибывавших гостей. Он ходил взад и вперед по залу и время от времени ударял кулаком о ладонь левой руки, как боксер, готовящийся выйти на ринг. Порой какая?нибудь из дам бросала негодующий взгляд на Полэна и Розетту, сидевших в креслах.
Полэн не решался взглянуть на невесту. Он не отрывал глаз от собственных ног и с преувеличенным вниманием разглаживал двумя пальцами складку на брюках. Розетта то и дело одергивала полы своего свободного жакета, чтобы скрыть торчащий живот. Когда она сидела, это было не слишком заметно, но стоило ей встать, и любому становилось ясно, в чем дело. Секретарь протянул жениху с невестой четыре листа бумаги, сложенные веером, как карты; на каждом из них следовало расписаться. Затем он сунул листы под нос свидетелям. У Полэна свидетелем был Прсспер. У Розетты — хозяйская дочь. Хоть девушка и сдалась на просьбы невесты, но всем своим видом показывала, что просто снизошла до нее. А вместо приглашенных неподвижно и торжественно стояли ряды пустых стульев.
Мэр бормотал себе в усы статьи гражданского кодекса. Полэн и Розетта таращили глаза и напрягали слух, изо всех сил стараясь проникнуться величием минуты. Обоих мучила совесть, им казалось, что они незаконно присваивают удо вольствие, принадлежащее важным людям, богачам. Полэн уже несколько дней думал о том, как он скажет «да». И все же мэру пришлось дважды повторить традиционный вопрос, прежде чем он дождался ответа.
Между тем в зале появлялись все новые приглашенные и подходили поздравить невесту в воздушном одеянии. Богатая свадьба держалась все нетерпеливее, все шумнее. Порой мэр стряхивал с себя скуку и поверх голов Полэна и Розетты посылал приветливую улыбку прибывавшим гостям. Полэну хотелось извиниться: ведь не его вина, что формальности так затянулись. Наконец секретарь вручил ему брачное свидетельство в картонном переплете; фамилия Мексен была выведена на первом листке красивым круглым почерком. Полэн положил свидетельство во внутренний карман пиджака, поближе к сердцу. Церемония была закончена. И не успели еще новобрачные подняться с глубоких кресел, как мэр уже любезно протянул руки, приветствуя другую чету, окруженную толпой приглашенных. Секретарь вышел в соседнюю комнату, чтобы принести оттуда еще несколько стульев. Полэну и Розетте пришлось пройти сквозь строй безжалостных взглядов.
Полэн почувствовал, что Розетта взяла его под руку. Он улыбнулся ей жалкой улыбкой и заметил, что жена выше его. Не надо было ей надевать туфли на высоких каблуках. Он приосанился.
Гипсовый бюст Республики смотрел им вслед ввалившимися глазами, так по крайней мере казалось оттого, что статуя стояла против света.
Они вышли из мэрии; ярко блеснула на солнце браслетка часов на руке хозяйской дочери. — Извините меня, но я спешу. — Она немного помолчала и пробормотала, глядя в землю: — Желаю вам счастья и много… (она подбирала слова). И много (она сделала над собой усилие, чтобы не смотреть на живот Розетты)… И много радости в жизни!
Девушка украдкой пожала им руки и обратилась в бегство. На площади перед мэрией выстроились нарядные машины. На сиденьях лежали букеты. Гирлянды белых цветов висели на дверцах.
— Да здравствует новобрачная!
Это приветствие следовало крикнуть громко, но ребята произнесли его, не повышая голоса: их было всего несколько человек. Клод, Жако, Шантелуб, Лизетта, Жанна Толстушка и Бэбэ обнимали Розетту, изо всех сил жали руку Полэну, который после торжественного полумрака зала наслаждался ярким солнцем, заливавшим площадь. Аизетта вручила новобрачной букет цветов; его купили вскладчину — каждый внес по двадцать франков.
Розетта весело огляделась вокруг, расправила белоснежную фату, приколотую к отворогу ее жакета как символ чистоты новобрачной, и положила букет на согнутую в локте руку, словно это был новорожденный младенец. Она открыла шествие, опираясь на руку Полэна. За ними следом двинулись Жако с Бэбэ, Шантелуб с Аизеттой, Клод с Жанной Гильбер.
Ребята постеснялись войти в зал мэрии. Посоветовавшись, они решили, что лучше всего подождать новобрачных у выхода. При виде новенького с иголочки костюма Полэна сердце Жако сжалось. Ему страшно было подумать, что означает такой расход для паренька, воспитанного за счет общественной благотворительности. Хорошо, что и сам Жако разоделся в пух и прах. У него даже мелькнула мысль, не забежать ли ему к Милу предупредить, чтобы тот надел серый костюм на свадьбу.
Миновав залитую солнцем площадь, шествие двинулось по улице, где тесно прижавшиеся друг к другу дома преграждали доступ солнечным лучам. Стало холодно, по главной магистрали предместья разгуливали пронизывающие ветры, устремлявшиеся сюда из всех дворов и внутренних садиков.
Жако постарался, чтобы в дамы ему досталась именно Бэбэ. Он крепко прижал к себе ее руку, но Бэбэ тут же выдернула ее, а затем снова положила на руку Жако. До поры до времени не стоило возобновлять попытку.
Бэбэ никогда не красится. Она и так красива. Без всяких ухищрений. Все в ней просто и безупречно, как в истинном произведении искусства. А ведь столько девушек мажутся, чтобы выглядеть интереснее. Они жеманничают, чтобы быть изящнее, вытягивают шею, чтобы казаться выше ростом.
Жако давно знал Бэбэ. Они вместе ходили в начальную школу на улице Барбье. Играли в папу и маму. Она показывала ему своих кукол, каталась на его трехколесном велосипеде. Потом пришло время, когда мальчики и девочки начинают сторониться друг друга. Жако стал учеником токаря, Бэбэ сидела дома с матерью, учившей ее шить. Вскоре она поступила портнихой на одну из швейных фабрик Парижа. Они редко встречались, даже в поезде, так как часы их работы не совпадали. А оказавшись случайно рядом на скамейке вагона, не знали о чем говорить. Она раскрывала иллюстрированный журнал для девушек, а он думал о чем?то своем.
Он никогда даже не помышлял об этом…
Но однажды…
Это было, вероятно, в конце лета. Бэбэ только что вернулась от тетки из Ла Сьота, с берега Средиземного моря. Она была опалена солнцем, казалась какой?то другой, новой. Жако невольно подумал о юных снобах, которые любовались девушкой, когда она лежала в купальном костюме на тонком золотистом песке. Да, все, верно, началось в то самое утро, когда Бэбэ вернулась из отпуска. На ней была широкая светлая юбка, более длинная, чем обычно, и белая ажурная кофточка, притягивавшая взгляды, как магнитом. С тех пор мысль о Бэбэ не давала Жако покоя. Он поставил себе целью добиться ее благосклонности и уже не раз в присутствии приятелей делал весьма недвусмысленные намеки, — делил, как говорится, шкуру неубитого медведя.
— Вот они! Вот они! Да здравствует новобрачная! — закричала из своего окна мамаша Жоли, а шавка ее залилась неистовым лаем.
Шествие входило в Гиблую слободу.
Бэбэ отняла свою руку.
— Погоди, я сейчас вернусь, — сказала она Жако.
Мать Жако сунула ему потихоньку какую?то коробку.
— Вот возьми. Я тут между делом кое?что связала для малыша. Ты отдай им так, чтобы другие не видели…
— Да здравствует новобрачная!
Все жильцы Замка Камамбер высунулись из окон. Морис вышел из дома, чтобы тоже принять участие в свадебном шествии. С порога мадам Лампен внимательно оглядывала своих детей: Мориса, Лизетту, Одетту, Ивонну.
