Услышав вопрос, Анна Карловна поперхнулась, покраснела, но, собравшись с духом, все же объяснила ей смысл услышанного. Она ошарашенно посмотрела на старшую статс-даму, запунцовела. «Как странно, – подумалось ей, – ее Ники, ее славный, увлекающийся, романтичный Ники, оказывается таким чопорным, таким нетерпимым к обычным «светским шалостям»… Впрочем, это было к лучшему: она помнила наполненные мукой глаза Доны, когда брат крепко обнимал графа Эйленбурга. «По крайней мере, – решила она, – я буду избавлена от таких неприятных сцен!..»
Потом был гром оркестра, вихрь танца, твердая рука, обнимавшая ее талию. Было искристое шампанское, прекрасное русское вино, похожее на любимый ею рейнвейн, только слаще. Ники сказал, что оно называется Zimljanskoe, и она дала себе слово при первой же возможности послать такого вина милой Доне и любимым сестрам. А потом были покои цесаревича, и прекрасная, волшебная ночь…
…Утро следующего дня было на удивление безобразным. Сначала она ужасно перепугалась, увидев в спальне чужого. Оказалось, что это – один из адъютантов Ники, пришедший звать его на какую-то «русскую гимнастику». Нечуждая спорту, который усиленно внедряла маменька, и знакомая с мюллеровской гимнастикой, она решила посмотреть, чем занимается ее любимый, а может, и самой показать что-нибудь. Ведь недаром ее фрейлины там, в Берлине, говорили, что она удивительно привлекательна, когда в купальном костюме делает упражнения герра Мюллера… Увиденное потрясло ее до глубины души. Оказалось, что в русской гимнастике мужчины просто колотят друг друга. Да еще как колотят! Она чуть не потеряла сознание от ужаса, когда на Ники кинулись рrince Serge и двое kazak’ов. Ей показалось, что ее любимого сейчас просто убьют. В страхе она зажмурилась, но когда открыла глаза, то увидела, что один из kazak’ов лежит на полу, беззвучно открывая рот, второй – сидит, бессмысленно выпучив глаза, а Ники наклонился над Васильчиковым:
– Извини, Сергей, не рассчитал. Рука-то цела?..
Позже, за завтраком, она твердо потребовала от жениха прекратить эти ужасные занятия. К ее изумлению, Ники решительно, хоть и мягко, отказал ей. «Ничего, – подумала она. – После свадьбы, мой милый, мы еще вернемся к этой теме…»
…Не менее ее поразил завтрак. Когда в поезде к завтраку собрались офицеры и ординарцы, она решила: это из-за того, что вагон тесен. То же самое было и во Франции, но то было путешествие. Однако во дворце оказались те же обычаи…
– Милый, мне так хотелось позавтракать с тобой вдвоем…
– Но мы же и завтракали вместе, вдвоем.
– Ты не понял: я хотела позавтракать только с тобой вдвоем. – Она укоризненно посмотрела на него. – Зачем ты позвал всех своих офицеров, kazak’ов, солдат?
– Видишь ли, счастье мое, они же охраняют нас. Так разве же можно не посадить их за стол?
– Пообещай мне, милый, – она прижалась к нему и погладила по щеке, – обещай мне, что отныне мы будем завтракать только вдвоем, да?
Оказалось, что и этого тоже не будет. А после завтрака Ники и вовсе убежал заниматься какими-то отвратительными делами и оставил ее одну. Она сидела надувшись и думала о том, что пока можно потерпеть, но вот уж после свадьбы… После свадьбы она наведет здесь порядок. Настоящий прусский порядок…
Рассказывает Олег Таругин (цесаревич Николай)
К моему несказанному удивлению, несмотря на всю кутерьму по подготовке моей с Мореттой свадьбы, венценосец не забыл своего обещания по поводу Рукавишникова и все-таки вызвал его для собеседования. А посему через несколько дней после нашего возвращения ко мне, замордованному до крайности проблемами с финансами, Финляндией, училищами и Мореттой, ворвался Димыч собственной персоной.
– Оле… – Тут только он соблаговолил заметить, что мы в кабинете не одни и моментально выправился: – Ваше императорское высочество, разрешите?
Оказывается, мой личный конвой уже принял от Ренненкампфа, Махаева, Шелихова – короче, от тех, кто видел нашу встречу в Нижнем, – информацию, что этот «купчина» вхож в ближний круг. Потому его никто и не остановил, как не стали бы останавливать Шелихова или, скажем, Альбертыча. Так что переживал я по поводу Димки зря, хотя… Мама моя, императрица! На Димыче красуется модный, в талию, сюртук парижского кроя, дорогущего сукна… НА МОЛНИИ!
Сидящий у меня бывший министр финансов Бунге в изумлении поворачивается посмотреть на нового посетителя. Видимо, решив, что молодой человек в модном партикулярном платье – в лучшем случае собутыльник цесаревича, он продолжает свою речь:
– …свидетельством провала дефляции стало также стеснение внутреннего денежного рынка. Бумажных денег, ваше императорское высочество, стало слишком много по отношению к разменному фонду, но недостаточно для обеспечения потребностей национального хозяйства. В отличие от других европейских стран, у нас не получили широкого распространения безналичные средства платежа, как то: чеки, векселя и прочее. А в связи с расширением предпринимательской деятельности экономика испытывает потребность в оборотных средствах. Особенно остро нехватка бумажных денег ощущается в урожайные годы, когда циркуляция товарной массы резко увеличивается. Поэтому изъятие даже 87 миллионов рублей без замены их звонкой монетой привело к недостатку денежных запасов в обращении. Таким образом…
– Таким образом, – перебивает Димыч уверенно, – систематическое повышение пошлин довело ограничение импорта до предела. Устойчивое положительное сальдо торгового баланса России было достигнуто главным образом за счет увеличения экспорта хлеба. Вывоз хлеба дает более 50 % всех экспортных поступлений, хотя в то же время общий объем экспорта по стоимости вырос только на 15,6 %. При этом импорт резко сократился, и положительное сальдо торгового баланса в среднегодовом исчислении составило 142,2 миллиона рублей золотом, или 36,2 % от объема вывоза. И кому это, спрашивается, выгодно?
Бунге ошарашенно молчит, переводя изумленный взгляд с меня на Димку и обратно. А Димыч меж тем уверенно берет стул, усаживается на него верхом напротив Николая Христиановича и гонит дальше:
– Два года тому назад вы, господин действительный тайный советник, довели протекционистские тарифы до их логического максимума. За это вам от имени всех российских предпринимателей нижайший поклон и респект.
– Что? – выдавливает из себя Бунге, но Политов-Рукавишников деловито продолжает:
– Но теперь нас уже не может устраивать ваш отказ от попыток стабилизировать рубль на традиционной серебряной основе и курс на введение золотого монометаллизма. Уже имеющееся повышение среднегодового курса рубля в золоте с 55,7 копейки в прошлом году до 56,5 копейки по итогам трех прошедших месяцев не соответствует нашим интересам экспортеров.
На Николая Христиановича жалко смотреть. Он-то, душа светлая и чистая, пришел прочитать популярную лекцию по политической экономии цесаревичу, а вместо этого угодил на какое-то судилище. После затянувшейся паузы Бунге наконец хрипло спрашивает меня:
– Ваше императорское высочество, вы не представите меня вашему гостю?
Просьба звучит дико, ибо Димка прекрасно знает, кто такой Николай Христианович. Но я все понимаю и иду навстречу попавшему впросак:
– Познакомьтесь, господа. Действительный тайный советник, председатель Комитета министров Николай Христианович Бунге. Владелец крупнейшего в России металлургического, сталепрокатного, машино– и станкостроительного предприятия, председатель совета акционеров Торгового дома братьев Рукавишниковых, Александр Михайлович Рукавишников.
Оба синхронно поднимаются и кланяются друг другу. Затем Бунге неожиданно улыбается и произносит:
– Господин Рукавишников, мне остается только пожалеть, что мы не встретились с вами раньше. Полагаю, вы могли бы дать несколько весьма ценных рекомендаций по выходу из создавшегося положения.
– Полагаю – смог бы, – уверенно сообщает Димыч. – Но хочу отметить, господин[187] Бунге (я прикрываю глаза. Господи, да что ж он творит, печенег этакий?!), что мне намного ближе ваша деятельность по внесению многих необходимейших дополнений в трудовое законодательство России и созданию фабричной инспекции.
