чертовой матери весь многочисленный штат прислуги, набранный Марковной в родной деревне. Саму Марковну, невзирая на ее слезы и вопли, отправил в почетную ссылку, снабдив приличной пожизненной пенсией. Просто достала она меня со своей мелочной опекой. Теперь, по крайней мере, я жил и работал в человеческих условиях.
– Как чему удивляться, Мишенька? – Меня до сих пор коробила здешняя манера обращения между братьями уменьшительно-ласкательными именами, но приходилось терпеть. – Увеличение прибыли почти на четверть от запланированной тебя уже не волнует? С каких это пор?
– С прошлого месяца! – останавливаясь у огромного окна, сказал Михаил.
Я был настолько заинтригован ответом, что даже перестал затягиваться сигарой, с интересом ожидая продолжения. А Мишенька не торопился. Постояв пару минут у окна, «братец», не поворачиваясь, медленно проговорил:
– Да, только с прошлого месяца… А именно с того момента, как открытый тобой аттракцион под названием «Кинотеатр» начал приносить изрядную прибыль! Ведь незапланированные проценты именно оттуда пришли! От посетителей отбою нет! Дополнительные сеансы ввели, билеты на галерку и в партер в цене повысили, а народ все валит и валит!
Михаил смолк, словно увидел за окном что-то интересное.
Аттракцион под названием «Кинотеатр» я придумал чисто от скуки. Идея «оживления» картинок уже десятилетие витала в воздухе, и многие умные люди в разных странах, включая Эдисона, бились над ее техническим воплощением. С переменным успехом. Собственно, братья Люмьер отнюдь не были первооткрывателями в этой области. Они всего лишь предложили наиболее функциональную работающую модель. Но и тут я их опередил. Сам-то аппарат ничего сложного собой не представлял. Сложнее было сделать нормальную пленку. Но, поскрипев мозгами, я сумел организовать производство. Пусть и очень ограниченными партиями – чисто для внутреннего употребления. Цех по производству пленки занимал помещение площадью в тридцать квадратных метров, и работало в нем четыре человека. Съемками, в свободное от основной работы время, занимался Сергей Рукавишников, внезапно обнаруживший в себе страсть к тонкому искусству «рисования светом на целлулоиде». Снимал в основном сценки из бытовой жизни и панорамные пейзажи. Фильмы у него получались трех-четырехминутными, на большее не хватало длины пленки. Но и эти короткометражки пользовались у публики бешеной популярностью.
Выдержав еще одну театральную паузу, по длительности и глубокомыслию которой «братец» мог смело соперничать с великим актером Михаилом Чеховым, Мишенька продолжил:
– Каюсь, но поначалу я считал, что твоя возня со всякими механизмами – баловство! Ладно, думаю, чем бы дитё ни тешилось… Однако именно твои механизмы в конце концов озолотят нас! Спекулировать железом и солью да играть на бирже может любой! У того же братца Ванечки все это неплохо получалось! Да и я бы справился… Особого ума-то здесь не требуется – немного навыков да удачливость!
Внезапно Михаил резко развернулся и, подойдя ко мне, наклонился над столом к самому лицу:
– Но вот изобретения эти твои – совсем другое дело! ТАК не может никто – даже нанятые тобой инженеры всего лишь оформляют твои идеи. А механизмы действительно работают! Бог с ним, с кинотеатром, но есть же и сталеплавильный завод! Конвертер новый кто спроектировал, да так, что приезжий швед-механик только руками разводил? А прокатный стан для бесшовных труб? Третий месяц работает! А буквально вчера читаю в газете – мол, в Северо-Американских Соединенных Штатах на заводе братьев Меннесманов начались работы по монтажу такого стана! Ты самих Меннесманов – стальных королей опередил! И откуда это в тебе?!!
– Откуда, откуда… – Я спокойно выдержал тревожный взгляд Михаила. – Оттуда! – Мой палец тычет в потолок. – От Господа нашего, Иисуса Христа!
Михаил, поморщившись, откинулся назад. Как я уже давно заметил, религиозность в среде русских купцов была скорее показной, нежели искренней. Только дождавшись, когда «братец» успокоится и снова сядет в кресло, я продолжил:
– Пока вы с Ваней папенькины капиталы крутили, я книги да журналы технические читал. С умными людьми беседовал да головой своей думал – что да как!
Проверить мои слова Михаил не мог – последние пять лет он житьем-бытьем младшего брата не интересовался совершенно.
– И программа у меня на десять лет вперед расписана! – аккуратно снимая с края пепельницы сигару, сообщил я. – Вот ты назвал Меннесманов стальными королями… А здесь, в России, стальными королями будем мы! Грядет новая эра, Мишенька, эра стали и электричества! А теперь слушай, Миша, что я задумал…
Основной своей задачей, после первоначального накопления капитала, я считал создание научно- производственного комбината, по типу эдисоновских мастерских. Этот комбинат призван был объединить под одной крышей ученых и технологов. Беда России была именно в отсутствии производства. Собственно, изобрести-то у нас могли что угодно. А вот внедрение… Основным недостатком русской промышленности являлось очень слабое внедрение действительно гениальных изобретений отечественных ученых и инженеров (взять тех же Яблочкова, Лодыгина и Доливо-Добровольского). Поэтому на моем НПК, сразу после изобретения чего-либо (а уж о привлечении нужных людей я позабочусь), инженеры-технологи должны немедленно создать необходимую оснастку и оборудование для массового производства.
Начать я решил с двигателестроения и электротехники, поскольку именно эти отрасли промышленности тянули за собой все остальные. Кадры, квалифицированные кадры и технологии производства должны были решить всё! Я решил не подгонять лошадку прогресса, привнося опережающие свое время изобретения в мир. Пусть все идет своим чередом. Но внедрение, в отличие от РИ, будет немедленное!
В дверь осторожно постучались.
– Войдите! – крикнул я.
Створка приоткрылась всего на три десятка сантиметров, и в эту узкую щель просунулась голова Засечного. Еремей до сих пор относился ко мне с большим пиететом, я в его табели о рангах числился первым после Бога. Внебрачный сын терского казака и черкешенки, проведший детство и юность на Кавказе, Засечный следовал довольно сложному кодексу чести собственного изобретения. И пока я соответствовал статьям его кодекса, Ерема считал своим долгом служить мне. Сейчас Засечный выполнял в моей маленькой фирме роль моего личного телохранителя и порученца. На должность начальника службы безопасности Засечный решительно не подходил – тут нужен был человек погибче, да и со связями. Ближайший кандидат на примете – бывший полицмейстер Нижнего Савва Лобов.
– Хозяин! Там к тебе немчины пожаловали! – доложил Ерема.
Михаил поднялся из кресла и, со словами: «Пойду, узнаю, кто такие», вышел в приемную. Через минуту «братец» доложил:
– Два господина из Германии. Говорят, что по твоему личному приглашению. Назвались Дамлером и Мабахом.
Ого! А вот и первая ласточка пожаловала!
Переписку с Готлибом Даймлером я завел буквально через неделю после внедрения. На текущий период он скромно жил в Каннштатте. А до того с 1872 года занимал должность руководителя производства в акционерном обществе Отто и Лангена «Завод газовых двигателей. Дейтц», подняв скромные по тем временам мастерские до уровня крупного производства, одного из самых значительных предприятий подобного рода, где заняты почти 300 рабочих, с годовым производством более 600 двигателей.
Именно такой человек – производственник и технолог с огромным опытом именно в двигателестроении мне и был нужен. Что удивительно – на мое предложение Даймлер согласился практически сразу. Видимо, спокойная жизнь в почти курортном местечке успела ему поднадоесть. Да и оклад я положил ему немалый – 20 000 рублей в год. Руководя заводом в Дейтце, он получал всего 1500 талеров[80]. На закуску я получил и Майбаха, которого планировал поставить на конструкторское бюро. Как раз в 1884 году эти господа «обкатывали» свой «быстроходный»[81] двигатель, созданный годом раньше.
И вот теперь Готлиб Даймлер ждет в моей приемной!
– Зови! – кивнул я Михаилу.
Рассказывает Готлиб Даймлер
Нельзя сказать, что письмо из России с приглашением на работу стало для меня полной
