56, у луговых собачек (наземных грызунов из семейства беличьих) Cynomys gunnisoni57и даже у домашних кур (обозначение двух типов опасности — наземный и воздушный хищники — и “пищевой” крик) 58. Вероятно, развитие таких сигналов из эмоциональных является эволюционной тенденцией — оно прослеживается, в частности, у сурков59.
Из референциальных сигналов состоит система предупреждения об опасности у верветок (Cercopithecus aethiops, см. фото 22 на вклейке). Как установили приматологи Дороти Чини и Роберт Сифард60, у верветок имеются четко различающиеся сигналы опасности: один крик обозначает орла, другой — леопарда (или гепарда), третий — змею (мамбу или питона), четвертый — опасного примата (павиана или человека). Исследователи проигрывали им магнитофонные записи разных типов криков (в отсутствие соответствующих опасностей), и верветки всякий раз реагировали “правильно”: по сигналу “леопард” бросались на тонкие верхние ветки, по сигналу “орел” спускались на землю, по сигналу “змея” вставали на задние лапы и осматривались. Чтобы выяснить, являются ли сигналы верветок эмоциональными или референциальными, исследователи делали записи длиннее или короче, громче или тише — для эмоциональных сигналов именно эти характеристики имеют основное значение, для референциальных же они совершенно несущественны (подобно тому, как для смысла слова в общем случае не важно, будет ли оно произнесено быстро или медленно, громко или тихо). Опыты показали, что для верветок важна не интенсивность сигнала, а его формантные характеристики.
Рис. 4.8. Это родословное древо сурков (род Marmotta) построено на основании молекулярных данных, но по нему видно, что при переходе от более примитивных видов к более прогрессивным число различных сигналов увеличивается61.
Коммуникативную систему верветок нередко рассматривают как промежуточный этап на пути к человеческому языку: сначала сигналов было, как у верветок, лишь несколько, потом, постепенно добавляя по одному сигналу, предки человека добрались в конце концов до языка современного типа62. Однако это, по-видимому, неверно. Дело в том, что, во-первых, внешняя форма (звуковая оболочка) сигналов у верветок является врожденной, следовательно, расширение такой коммуникативной системы и добавление в нее новых сигналов может происходить только путем генетических мутаций. Человеческая же система знаков не врожденная, она содержит огромное число элементов (десятки тысяч — для такого количества нужных мутаций просто не хватило бы эволюционного времени) и, кроме того, является принципиально открытой, добавление в нее новых знаков легко происходит за время жизни одного индивида. Возможно, что вы, читая эту главу, пополнили свой лексикон несколькими новыми словами — верветке такого не достичь. Все, что она может сделать за время жизни, — это несколько уточнить форму (акустические характеристики) и значение того или иного крика (например, усвоить, что сигнал “орел” не относится к птицам-падальщикам) {31} .
Во-вторых, в человеческом языке принципиально иначе устроена реакция на сигнал. Если у верветок восприятие сигнала жестко задает поведение, то у человека восприятие сигнала задает лишь начало деятельности по его интерпретации (по мнению Т. Дикона, это вызвано наличием огромного количества ассоциативных связей между словами-символами в мозге64), результаты же этой интерпретации могут зависеть от личного опыта, от индивидуальных особенностей характера, от отношения к подавшему сигнал, от сиюминутных намерений и предпочтений и т. д. и т. п. Поэтому нередко оказывается, что реакция на один и тот же текст у разных слушателей (или читателей) резко различается.
Подобная разница между людьми и верветками вполне объяснима. У верветок функция данного фрагмента коммуникативной системы состоит в том, чтобы обеспечить быстрый запуск правильной поведенческой программы спасения от соответствующего хищника, поэтому любые отклонения от стандартной реакции подавляются отбором. Человек же, в значительной степени вышедший из-под контроля естественного отбора, может себе позволить долгие размышления о смысле услышанного сообщения. Таким образом, хотя верветки относятся, как и мы, к отряду приматов, между их коммуникативной системой и языком нет гомологии, а есть лишь аналогия.
У других представителей церкопитековых, больших белоносых мартышек (Cercopithecus nicticans, см. фото 23 на вклейке), можно наблюдать еще одну аналогию с человеческим языком65. У этих мартышек, как и у верветок, есть разные сигналы для разных типов опасностей — крик “пяу” (в англоязычных работах — pyow) означает “леопард”, крик “хак” (hack) — “орел”. Но у них, как установили Кейт Арнольд и Клаус Цубербюлер, есть также возможность комбинирования сигналов, и при этом получается, как в человеческом языке, нетривиальное приращение смысла (не сводящееся к простой сумме смыслов составных частей). Когда самец произносит последовательность “пяу-хак” (или, чаще, повторяет каждый из этих криков несколько раз — но именно в такой последовательности), это вызывает не реакцию спасения от леопарда или орла, а перемещение всей группы на достаточно значительное расстояние — более значительное, чем без сигнала “пяу-хак”. Некоторые исследователи склонны видеть в этом сходство с человеческим синтаксисом (два “слова” составляют “предложение”), другие полагают, что это больше напоминает морфологию (сложное слово типа кресло- качалка), но это не более чем спор об аналогии. В качестве же гомологии с языком здесь можно рассматривать лишь когнитивную возможность получать при комбинировании сигналов нетривиальное приращение значения (ср. вечер — вечерник “студент вечернего отделения института”, но утро — утренник “праздник или представление, устраиваемое утром”: один и тот же суффикс в сочетании с названиями разных частей дня добавляет совершенно разный смысл).
Еще более развернутую аналогию с человеческим языком можно усмотреть в коммуникативной системе мартышек Кемпбелла (Cercopithecus campbelli campbelli, см. фото 24 на вклейке), живущих в национальном парке Таи (Берег Слоновой Кости). Самцы этих обезьян употребляют шесть видов сигналов, которые исследователи (К. Цубербюлер и его соавторы) записывают как “бум”, “крак”, “крак-у”, “хок”, “хок-у” и “вак-у”66. Элемент “-у”, выделяемый в трех из этих сигналов, авторы интерпретируют как суффикс. Он, подобно, например, русскому суффиксу — ств(о) (ср. братство) или английскому — hood (ср. brotherhood “братство” от brother “брат”), не употребляется отдельно, но определенным образом изменяет значение той основы, к которой присоединяется. Так, сигнал “крак” обозначает леопарда, а сигнал “крак-у” — опасность вообще.
Комбинирование знаков дает, как и у больших белоносых мартышек, нетривиальные приращения смысла. Например, серия криков “крак-у” может быть издана, когда мартышка слышит голос леопарда или крик мартышек диан, предупреждающий о появлении леопарда, но если этому сигналу предшествует дважды повторенный сигнал “бум”, то вся “фраза” интерпретируется как “падает дерево или большая ветка”. Если в серию криков “крак-у”, которой предшествует пара криков “бум”, иногда вставлять крик “хок- у”, получится территориальный сигнал, который самцы издают при встрече на границе участка с другой группой мартышек Кемпбелла. Просто двукратное повторение крика “бум” означает, что самец потерял из виду свою группу (самки, слыша такой сигнал, подходят к самцу). Всего авторы выделили девять возможных “фраз”, скомбинированных из этих шести криков.
Рис. 4.9. Звуковые сигналы мартышек Кемпбелла (сонограммы). Черная стрелка показывает движение формант; пунктирной рамкой обведен “суффикс” “- у”67.
