итальянцами. Когда враг подошел к Аддис-Абебе, Ильма вместе с несколькими другими рабочими присоединился к отряду «шифта» (партизанам). Их отряд, передвигаясь с места на место, уничтожал итальянских солдат и машины с грузами. Так Ильма провел в горах и лесах около четырех лет. После освобождения Эфиопии его приняли в военную школу шоферов. Некоторое время он находился на военной службе, а затем его демобилизовали, и он поступил работать в советский госпиталь.
Мы вернулись с охоты, когда солнце уже значительно спустилось к западу. Вышедший навстречу Деста доложил, что пойманы еще две мартышки, но больше их нет и, повидимому, не будет, так как все они ушли в лес, расположенный вдоль реки Аваш.
Я решил возвратиться в Аддис-Абебу.
В погоне за мартышками мы уже провели в лесу шесть дней. Пойманные обезьяны все время сидели в тесных клетках, пора было пересадить их в более просторное помещение. Кроме того, аккумулятор машины, по словам Ильмы, «сильно устал».
Мы выбрались из лесу на большую дорогу, заехали на плантацию, поблагодарили хозяина за гостеприимство и, несмотря на темную ночь, отправились в Аддис-Абебу. Дорога была пустынна: в эти часы автомашины и караваны верблюдов останавливаются у харчевен для ночлега. В местечке Моджо мы тоже задержались на полчаса, чтобы перекусить.
Мы вошли в мазаную низкую хижину с соломенной крышей. У входа стояли три груженых восьмитонки. Обстановка внутри была убогая: всего несколько маленьких столиков из грубых досок и такие же табуретки. За прилавком торчал хозяин с сонными глазами. За столиком сидело трое, они пили пиво и вели жаркий спор на итальянском языке. В разговоре то и дело мелькало имя Дарвина. Это привлекло мое внимание. Один из спорщиков держал в руках и перелистывал потрепанную книгу, на страницах которой я заметил рисунки, обычно сопровождающие изложение эволюционной теории. С помощью Ильмы мне удалось разобрать, что это шоферы, остановившиеся на ночевку, спорят по поводу того, произошел ли человек от обезьяны. Вряд ли кому-нибудь из путешественников, побывавших раньше в Эфиопии, приходилось слышать подобный спор. Ни в одной книге я этого не встречал.
Немного погодя мы снова тронулись в путь. Автомобиль, гладкое шоссе, вокруг темно, казалось бы, можно и забыть, что мы в Африке, и представить себе, что едешь, допустим, по украинской земле. Но не тут-то было. Через дорогу то и дело в свете фар перебегали мангусты с пушистыми хвостами, леопардовые кошки и гиены, поджав хвост и согнув и без того короткие задние ноги, вприпрыжку уходили от нас. Крупные и мелкие ночные бабочки, а также птицы мелькали в полосе света, ударяясь о машину. Картину тропической фауны нарушали только, пожалуй, зайцы. Попав в полосу света, они долго мчались по дороге впереди автомобиля, пока на повороте не скрывались в темноте.
Вдруг в совершенно пустынном месте, где лишь изредка встречаются кустарники, впереди нас по светлой от фар дорожке быстро промчались две мартышки. Я был изумлен. Откуда они взялись? Мы были уже далеко от мест, где водятся обезьяны. Кроме того, ночью они не спускаются на землю, а ночуют на деревьях. Может быть, я бы еще долго ломал себе голову над этим странным явлением, если бы Мангиша не обнаружил, что две наши пленницы сбежали, пробравшись через плохо закрытую дверцу одной из клеток. Посмеявшись над моим «открытием» нового места обитания обезьян и пожалев беглецов, которым не сладко придется здесь, пока они доберутся до своих сородичей, мы продолжали свое путешествие, скоро добрались до Аддис-Абебы и около часу ночи благополучно въехали во двор нашего госпиталя. «Дзобаня» (сторож) распахнул ворота и побежал сообщить директору о нашем возвращении. Доктор Л. радостно нас встретил. Он, оказывается, был обеспокоен нашим долгим отсутствием и уже собирался снаряжать экспедицию для розыска «пропавших охотников».
После этого я совершил еще два выезда на реки Моджо и Аваш за мартышками.
В одну из последних поездок к нам присоединился давно живущий в Аддис-Абебе любитель-охотник армянин Мушег. Он родился в Турции. Когда турки «разрешали» армянскую проблему, т. е. попросту убивали армян и захватывали искони принадлежавшие им земли, его родители вынуждены были бежать в Африку. Здесь он и вырос. В Аддис-Абебе Мушегу принадлежала маленькая кустарная мастерская, где он собственным трудом добывал пропитание для своей семьи, в свободное же время охотился в горах и лесах окрестностей Аддис-Абебы. Мне сказали, что Мушег отличный стрелок, хорошо знает повадки различных зверей, места, где они водятся, и способы охоты. Он обещал помочь мне ловить обезьян и показать охоту на бегемота. Помощь такого опытного человека могла быть мне весьма полезна, и я охотно взял его с собою.
В ловле обезьян Мушег не обнаружил рвения. Посмотрев нашу ловушку, он ее одобрил и, когда попалась первая мартышка, вскинул ружье на плечо и сказал, что у нас дело идет и без него хорошо, а он пока пойдет охотиться на газелей. Мы продолжали ловлю, а Мушег вернулся только к вечеру в сопровождении двух эфиопов, которые тащили на жерди убитую им газель. Поужинав поджаренным на вертеле мясом, мы решили заняться охотой на бегемотов. Быстро сложили клетки и ловушку на машину и отправились к озеру, где водились эти животные. На бегемотов надо охотиться в лунную ночь, когда они обычно выходят на пастбище. В двух километрах от озера находилась небольшая деревушка, в которой жил начальник этой местности. Мы поехали к нему. Начальник выслушал нашу просьбу разрешить охоту на бегемотов, приветливо улыбнулся и сказал целую речь: «Я вас очень прошу, убейте хоть одно из этих вредных животных, потому что оно ежемесячно может съесть «гаша» (около 40 гектаров) посевов, а их в озере живет три. Это — бедствие для нашей деревни».
Расспросив его подробнее, мы узнали, что в районе озера водится много дичи, но что обезьян здесь нет, они находятся вдоль Аваша, т. е. в том месте, откуда мы приехали. Уже стемнело, когда мы отправились к озеру, осторожно спускаясь по очень плохой дороге при свете автомобильных фар. Дальше машину пришлось оставить, мы пошли вдоль озера пешком и, наконец, уселись на камнях в том месте, где, судя по протоптанным следам, бегемот постоянно выходил ночью на пастбище. Разговаривали мы шопотом, курили, пряча папиросу в рукав. Через два часа терпеливого ожидания. Мушег насторожился; он услышал плеск воды. Не прошло и двух минут, как почти у самых зарослей камыша показалась большая голова и часть туловища бегемота. Зверь остановился, замер; в таком положении он походил на огромный торчащий из воды камень. Мушег заволновался, быстро вскинул винтовку и выстрелил. Раздался сильный плеск — и мы увидели большие волны, поднятые нырнувшим зверем, колебавшие лунную дорожку на поверхности озера. Вскоре все успокоилось и вода снова стала гладкой, как стекло. Мушег суетился, светил карманным фонарем и уверял, что видит на воде кровь. Но бегемота и след простыл, и мне осталось только жалеть, что не пришлось увидеть это исполинское животное во всем его неуклюжем величии. Обратно мы ехали молча, и только Ильма ворчал, что езда по такой плохой дороге портит машину, что этого не стоят и десять бегемотов, от них все равно никакого проку нет. Мясо их несъедобно, а шкуру нужно снимать два дня, да и в машину она не поместится. Мушег был расстроен: мы только из-за его горячности упустили бегемота.
Надо было продолжать лов обезьян, и мы направились к Авашу. Добрались туда только к двум часам ночи, недолго поспали и рано утром снова приступили к делу.
День выдался не очень удачный, поймали всего только двух мартышек, хотя прошли от машины километров шесть вдоль реки. Тут произошло новое приключение. По дороге мне попалась на глаза огромная черепаха, килограммов двадцать весом. Но так как у всех была ноша, то мы решили оставить черепаху до вечера, положив ее на спину. В таком положении она беспомощна, сама перевернуться не может и будет нас ожидать сколько угодно. Отдохнув после дневной ловли, я с одним из эфиопов пошел поохотиться и заодно забрать черепаху. Однако и я и мой проводник забыли дорогу к ней. Мы долго бродили по зарослям и на обратном пути совсем заблудились. Ночь надвигалась очень быстро, а мы все кружили, отыскивая реку, по которой легко было бы выйти на шоссе, где осталась наша машина. Еще через полчаса мы очутились в полной темноте и шли наугад. Сухие ветки трещали и ломались у нас под догами. Треск раздавался и вдали от нас — там бродили какие-то звери. Раздавалось уханье гиен. Побродив без толку еще с полчаса, мы решили ночевать в лесу, забравшись на дерево. К счастью, в этот момент я увидел впереди мерцающий огонек. Мы пошли к нему. Оказывается, мы были совсем близко от шоссе, возле моста через реку Моджо. Огонек оказался потухающим костром, на котором рабочие, строившие новый мост, готовили себе пищу. Мой незадачливый проводник, на счастье, оказался сносным переводчиком. С его помощью я расспросил рабочих, не проезжала ли здесь машина «шевроле», не спрашивал ли кто о нас, заблудившихся в лесу. Нет, машины они не видели, о нас никто не спрашивал. Я представлял себе, как волнуются Ильма и Мушег. Наверное, они пошли нас разыскивать.
