— Я никогда не интересовался красотой твоей жены, но я глубоко уважаю и жалею ее, — холодно ответил Ричард Федорович.
Ричард переменил разговор, а потом скоро уехал, сославшись на усталость. Два дня спустя, он уехал в Москву и без труда нашел адрес Леона Леоновича.
К большому его удивлению, ему открыл дверь Иосиф, который, узнав его, точно застыл от удивления.
— Что ты смотришь на меня, точно я какой-то выходец с того света? Ксения Александровна дома? — с улыбкой спросил Ричард Федорович.
— Дома, дома! Барыня только что вернулась. Я сейчас побегу доложить ей… Боже мой! Как барыня-то будет довольна!.. Если бы вы знали, Ричард Федорович, как я рад, что вы вернулись, — восторженно говорил Иосиф, так как он сохранил очень приятное воспоминание о щедрых чаевых Ричарда.
— Спасибо тебе, что сохранил обо мне такую добрую память. Доложи же скорее барыне; только не называй меня, а просто скажи, что приехал ее старый знакомый.
Ксения сидела в своей комнате. Тихая и спокойная жизнь, какую она вела в доме приемного, отца, благотворно действовала на ее душу и здоровье. К ней вернулись ее нежная красота и свежий цвет лица, и только горькая складка у рта и глубоко меланхоличный взгляд выдавали неизлечимую грусть, терзавшую ее душу.
Таинственный доклад Иосифа нисколько не заинтересовал, а только удивил молодую женщину, и она равнодушно вышла в гостиную. При виде же посетителя, в сильном волнении шедшего навстречу, Ксения Александровна вскрикнула и протянула обе руки.
— Ричард!.. Это вы, мой друг и благодетель!.. О, как я счастлива снова видеть вас! — вскричала она с блестящим взором.
Ричард Федорович страстно поцеловал ее руки. Затем, усадив ее на кресло и сев с ней рядом, он нежно сказал:
— Не заставляйте меня краснеть, преувеличивая ничтожные услуги, которые мне удалось оказать вам! Если же вы действительно считаете меня своим другом, расскажите мне все, что произошло здесь со времени моего отъезда: подробности несчастья, поразившего вас, и причины вашего развода с Иваном.
Ксения Александровна побледнела и слезы брызнули из ее глаз, но поборов себя, она подробно рассказала про исчезновение дочери, про свои бесплодные поиски и про возобновленные потом поиски своего приемного отца.
— О! Если бы вы знали, как очаровательна была моя бедная девочка! — вскричала она, подбегая к столу, на котором стоял портрет Ольги.
Подавая портрет Ричарду, Ксения Александровна прибавила голосом, прерывающимся от судорожных рыданий:
— И я не знаю даже, жива она или умерла.
Глубоко взволнованный, с влажными глазами, смотрел Ричард Федорович на очаровательное маленькое личико исчезнувшего ребенка. Он не сказал ни слова, но крепкое пожатие руки и нервное дрожание губ лучше всяких слов доказывали, как он сочувствует Ксении в ее несчастье.
Желая отвлечь Ксению Александровну от ее горя, Ричард Федорович мало-помалу перевел разговор на развод.
На лице молодой женщины тотчас же появилось выражение ненависти и презрения, и глаза вспыхнули гневом. Дрожа от негодования, она рассказала про позорную комедию, которую разыграли, эксплуатируя ее неопытность и добрые чувства, про смешное положение, в какое поставили ее, заставив усыновить незаконного сына мужа, и как, наконец, не довольствуясь этим, Иван осмелился упрекать ее в том, что она жалеет пропавшую дочь, считая ее жалость смешным преувеличением. В заключение, она описала случай, благодаря которому в ее руки попало письмо Юлии, открывшее ей истину.
Пока эта речь бурным потоком лилась из уст взволнованной молодой женщины, бледное лицо Ричарда Федоровича покрывалось темным румянцем.
— Я вполне понимаю, что вы желали избавиться от такого недостойного и презренного мужа, как мой братец, — сказал он после минутного молчания. — Как горько сожалею я, что столько лет пробыл в отсутствии! Если бы я был здесь, многое произошло бы совершенно иначе.
С этого дня Ричард сделался ежедневным гостем в доме. Леон Леонович так же хорошо принимал его, как и Ксения Александровна, так как Ричард скоро приобрел доверие и уважение старика, и между ними установилась искренняя симпатия.
Так же скоро возродилась и могучая любовь Ричарда Федоровича к Ксении. В его серьезной и глубокой душе чувства были прочны. Предмет же своей вечно подавляемой страсти он нашел теперь свободным и окруженным ореолом незаслуженного несчастья, что делало ее для него еще дороже.
Недели три спустя, однажды вечером, когда молодые люди сидели одни, Ричард Федорович произнес решительное слово, прося молодую женщину сделаться спутницей его жизни, так как она теперь была свободна.
Бледная и сильно взволнованная, Ксения подняла на него глаза.
— Ричард! Вы хотите жениться на мне, несчастной, разбитой душой и телом?
— Я вас люблю, Ксения, и силой моей любви излечу вас! Новым счастьем я заставлю позабыть ваше несчастье.
— Нет, Ричард! Я не могу забыть, и для меня не существует больше счастья. Вы поймете чувство, которое заставляет меня дрожать при виде каждой нищенки-девочки, просящей милостыню под моим окном. В каждой такой бедной девочке в грязных отрепьях я с тоской стараюсь разглядеть черты лица моей дорогой дочери. Иногда пища останавливается у меня в горле или я просыпаюсь, обливаясь холодным потом, при ужасной мысли, что, может быть, в эту самую минуту моя бедная Ольга умирает от голода, блуждает, лишенная крова, вымаливая корку хлеба, что она беззащитна, отдана во власть чужих людей. Может быть, она умирает где-нибудь в яме, и при ней нет никого, кто бы облегчил ее агонию. Нет, нет, Ричард! Вы такой добрый и великодушный, вам нужна другая хорошая жена, а не такая несчастная, как я, в измученном сердце которой осталось место только для горьких воспоминаний.
— Вы меня больше не любите, Ксения? — тихо сказал Ричард Федорович.
— О, нет! Я вас люблю, Ричард. Все, что еще живо в моем сердце, принадлежит вам. Но именно потому, что я люблю вас, я хочу видеть вас счастливым, хочу, чтоб ваша жена наполнила ваш дом светом и радостью, а не мраком и неизлечимой печалью.
Ричард крепко пожал маленькую похолодевшую ручку, а потом поднес ее к своим губам.
— Одна только вы, Ксения, можете наполнить счастьем мое сердце и мой дом! Ваш ответ я не хочу считать за решительный. Я понимаю ваши чувства и вашу законную грусть и, в свою очередь, постараюсь узнать что-нибудь о судьбе вашего ребенка.
— Это будет напрасно. Все мы искали, и даже Иван в то время ничего не жалел на поиски, — подавленным тоном заметила Ксения Александровна.
— Я ничего не обещаю, но, может быть, Господь поможет мне, я верю в Его милосердие и в его помощь, видимое и чудесное проявление которой я видел во время моих путешествий и опасных приключений. А теперь прощайте, дорогая Ксения! Завтра же я еду в Гапсаль.
— Да поможет вам Господь в вашем великодушном предприятии, мой дорогой и великодушный друг! День и ночь я буду молиться за вас. О! Если бы я только знала, что она умерла, я преклонилась бы пред волей Всевышнего, если бы я знала, что мой дорогой ангел вернулся на небо, я постаралась бы начать новую жизнь, но при моем настоящем состоянии было бы грешно связать ваше будущее с моим разбитым существованием.
Ричард Федорович с присущими ему энергией и решительностью быстро составил план и, наскоро устроив свои дела в Петербурге, уехал в Гапсаль, не повидавшись с братом.
Сердце молодого человека было полно глубокой жалостью к бедной матери, пораженной таким несчастьем. Слова Ксении невольно напомнили ему один эпизод его детства. Возвращаясь как-то в дом отца, он привез с собой маленькую собачку, которую очень любил. Несколько месяцев спустя собака исчезла каким-то непонятным образом. Он вспоминал с каким отчаянием в течение недели он искал собачку, забывая сон и пищу, мучимый только мыслью, что его маленький четвероногий друг сделался жертвой несчастного случая или умирает голодной смертью. Сколько месяцев нужно было, чтобы улеглось горькое
