— Ого, тут есть компромат даже на Львивченко, — произнес Север как бы про себя. — Отлично… Запаслив был Газаватик. Сеня! Поищи здесь где-нибудь сумку побольше. Надо все это сложить, а тут еще видеокассеты…
Вскоре они покидали особняк.
— До трассы доберемся лесом, — говорил Север. — На всякий случай, мало ли… А до города — автобусом, здесь поблизости ходит рейсовый…
— Наши тачки, наверно, целы, — вмешался Умник. — Можно взять…
— Да, пожалуй, — согласился Север, подумав. — ГАИ и вообще всю городскую милицию Газават на сегодня наверняка нейтрализовал. Менты ничего не будут предпринимать по крайней мере до завтра… Но завтра нас не должно уже быть в городе! Побоище мы устроили весьма масштабное, вся область на уши встанет…
— И куда мы сейчас?
— Сначала в бункер. Заберем остатки нашего «общака». А потом захватим твою Гальку и на вокзал. В Москву…
— Ты отдашь Галине ее деньги?
— Конечно. Я обещал.
— А что мы вообще будем делать дальше, шеф? Наши все погибли…
— Сень, а сам ты что собираешься делать со своей жизнью?
— Не знаю… Как скажешь, Сатир…
— Ладно, после решим! — Север покосился на Милу. Та шла рядом, совершенно безразличная к разговору мужчин. Казалось, она даже не слушала их. Словно ничто в этом мире ее больше не интересовало, в том числе и собственная судьба…
Глава 35
За окном поезда плыла ночь. Север стоял в тамбуре и курил. Настроение у него было слегка приподнятое. Только что в двухместном купе спального вагона он сделал то, чего так боялся после случая на газаватовской вилле: трахнул Милку. Девушка реагировала с обычной своей нимфоманской страстью, и это успокоило Севера: он всерьез опасался, что жена и от него «закроется», как «закрылась» от троих насильников. Но ничего подобного не произошло. И хотя Север очень волновался по поводу морального состояния Милы — того ледяного отчуждения, с которым она теперь относилась к мужу, — он все-таки радовался. «Неужели?! — билась надежда в его груди. — Неужели Милку наконец «замкнуло» и она теперь в качестве сексуального партнера воспринимает только одного меня? Неужели получилось?!»
События в особняке свидетельствовали в пользу этого. Однако Север не спешил делать окончательные выводы: прежде Милку надо показать Паше Кузовлеву, а уж потом либо прыгать до потолка от счастья, либо… либо продолжать свои страшные кровавые игры, если понадобится. До полного излечения Милки или до собственной смерти… это уж как Бог даст.
И все же Север очень хотел верить в лучшее.
«Неужели заживем спокойно? — думал он. — Ведь хватит уже с нас… И то удивительно, как не погибли до сих пор. Мотаемся по стране, продираемся сквозь грязь и кровь, сквозь автоматный визг, как Бонни и Клайд из американского фильма… Нет, конечно, мы другие, мы не ради наживы в эти игры играем, но сходство есть, к сожалению… Бонни и Клайд… Бонни и Клайд, как вас теперь зовут?»
Неожиданно в его голове сами собой начали складываться стихи.
Север удивился: он никогда раньше не сочинял стихов, хотя любил их всегда. Может, просто некогда было? Или считал, что лучше признанных мастеров все равно не напишешь, и пробовать нечего? А сейчас вот прорвало, надо же… Не ожидал от себя… «И ведь увлекательное занятие, — подумал Север, — захватывает! Попробуем дальше…»
«А ведь из этого может получиться песня, — подумал Север. — Проблемная песня. Сколько молодых идиотов мечтают сейчас податься в мафию, ибо нынче престижно быть бандитом, а больше и ткнуться-то некуда — не на заводы же или шахты, где годами не платят зарплату… И подаются, и верными псами служат разного рода «папам» и «папикам», землю роют… А я их потом убиваю, потому что их нельзя не убивать, потому что они уже не люди и людьми никогда больше не станут… А, ладно! Вернемся к стихам, вернемся к Бонни и Клайду…»
