гигантских состояний, вызывающих всеобщую зависть. Поэтому очень легко в любом случае подтверждать целесообразность борьбы с евреями на популярных и очевидных примерах из ближайшего окружения. Стоит только однажды создать прецедент применения основного расового закона, разоблачив происки евреев, и последствий не придется долго ждать. Тогда люди будут вынуждены постепенно отвергнуть политический и экономический порядок и приблизиться к новым идеям биологической политики.
Гитлер сказал, что безусловно считает антисемитизм наиболее ценной частью своего пропагандистского арсенала, оказывающей верное действие почти везде. Поэтому он и дал Штрайхеру такую свободу действий в его работе. По мнению Гитлера, то что делает Штрайхер — занятно и весьма остроумно. Откуда он только достает все новые и новые материалы! Гитлер с нетерпением ждет каждого нового выпуска 'Штюрмера', — это единственная газета, которую он читает с удовольствием от первой до последней страницы.
Но не следует ограничиваться одним лишь 'Штюрмером'. Это только начало безжалостной борьбы за мировое господство. 'Ибо борьба за мировое господство ведется между двумя нациями — между немцами и евреями. Все остальное — лишь обман зрения. Израэлиты стоят за спиной Англии, Франции, США. Даже если мы изгоним евреев из Германии, они все равно останутся нашим противником в мировом масштабе'.
Я спросил, не значит ли это, что евреев вообще следует уничтожить.
'Нет, — ответил Гитлер. — В таком случае их пришлось бы изобрести. Людям нужен зримый образ врага, а не только воображаемый'. Он добавил, что католическая церковь тоже не довольствуется одним лишь дьяволом. Ей тоже нужны зримые враги, чтобы не ослаблять борьбу. 'Еврей всегда сидит у нас внутри. Гораздо легче бороться с живыми евреями, чем с этим незримым демоном. Еврей был врагом уже во времена Римской Империи. Он был врагом даже во времена Египта и Вавилона. Но лишь я борюсь с ним по- настоящему, всерьез.
Впрочем, евреи всегда готовы помочь мне в моей политической борьбе. В начале нашего движения некоторые евреи даже оказывали мне финансовую поддержку. Стоило лишь поманить их мизинцем и они все столпились бы вокруг меня. Они уже тогда понимали, за кем сила жизни и новизны. Ведь тот, кто изобрел весь этот так называемый капитализм, — экономическое устройство, находящееся в постоянном движении и подъеме — тоже был евреем. Что за гениальное творение, какой изощренный и в то же время простой автоматический механизм! Давайте скажем честно: это гениально, это чертовски гениально!
Современная экономика — создание евреев. И владеют ею исключительно евреи. Это их сверхдержава, которую они развернули поверх власти всех государств мира. Но именно мы, с нашим вечно революционным мировоззрением, способны составить им конкуренцию. Разве вы не заметили, что евреи везде и во всем — прямая противоположность немцам, и в то же время, так на них похожи, как могут быть похожи лишь родные братья?
В свое время я был потрясен, прочитав 'Протоколы сионских мудрецов'. Какой опасный, вездесущий, скрытный враг! Я сразу понял, что можно взять у них — конечно, переработав по-своему. Подумайте только: вот эти люди, они вечно в движении — а вот мы с нашей новой религией вечного движения. Как похоже, и в то же время, какое различие! Вот где необходим решительный бой за судьбу всего мира!'
Я спросил, не переоценивает ли Гитлер евреев.
'Нет, нет! — завопил он. — Такого противника, как евреи, невозможно переоценить'.
Я заметил, что 'Протоколы сионских мудрецов' — явная фальшивка. В 1920-м году меня познакомил с ними некий Мюллер фон Гауден, и уже тогда мне стало ясно, что это фальсификация.
'Ну и что?' — рассержено воскликнул Гитлер. Он сказал, что его совершенно не волнует, являются ли 'Протоколы' подлинными в историческом смысле. Тем более убедительна для него их внутренняя истинность. 'Евреев нужно уничтожать их же собственным оружием. Я убедился в этом, когда прочел 'Протоколы'.
'И 'Протоколы' вдохновили вас на борьбу?' — спросил я.
'Конечно, вплоть до мельчайших деталей. Я чрезвычайно многому научился из этих 'Протоколов'. Я всегда учился у своих противников. Я изучал революционную технику Ленина, Троцкого, прочих марксистов. А у католической церкви и у масонов я приобрел идеи, которых не мог найти ни у кого другого. Только дурак не учится у своих врагов. Только слабый человек боится потерять при этом свои собственные идеи'.
'И у масонов, и у католической церкви… — заметил я. — Мне всегда казалось, что они далеки друг от друга'.
'Вовсе нет. Нет ничего ближе. Прежде всего я учился у иезуитов. Впрочем, насколько я помню, и Ленин занимался тем же самым. Мир еще не создавал ничего более великолепного, чем иерархическая структура католической церкви. Многое я прямо перенес оттуда в структуру моей партии. Ведь церковь продержалась почти две тысячи лет, среди, всеобщих перемен — а это что-нибудь да значит'.
'Да, да, я помню, вы уже говорили об этом', — вставил я. Гитлер продолжал: 'Католическая церковь может служить образцом, прежде всего, из-за своей необыкновенно мудрой тактики и своего знания человеческой природы, из-за мудрого использования человеческих слабостей для управления верующими. И я, разрабатывая нашу программу — вечно действующий основополагающий принцип нашей партии — строго придерживался образца церковного символа веры. Как обращаются с ним церковники? Они никогда не позволят вносить в него изменения. Они сумели предугадать все желания сменяющихся времен, отразить все атаки логической критики на полтора тысячелетия вперед. Они знали, что в таком символе веры можно отыскать любые противоречивые и взаимоисключающие места — и не придали этому ни малейшего значения. Верующий народ никогда не принимает близко к сердцу логических противоречий. Но верующих легко можно смутить изменением торжественных формул — даже если в них не осталось ничего, соответствующего реальной жизни, даже если они превратились в памятник прошлого'.
'Меня удивляет другое: что же вы могли взять у масонов?' — сказал я.
'Это элементарно. Я, конечно же, не верю в злонамеренность и вредоносность этого взаимовыгодного объединения (между прочим, весьма мещанского и все более нагло действующего в Германии). Я приказал, чтобы мне составили доклад об их деятельности. Я просмотрел 'Большую книгу расследования' и свободный доклад. Все так называемые 'ужасы', упоминавшиеся там, все эти скелеты и черепа, гробы и таинственные церемонии — пугало для малых детей. Опасно в них другое — и именно это я перенял от масонов. Они образуют нечто вроде элиты священнослужителей. Они отгораживаются от людей с помощью особых обрядов. Они разработали тайное учение, которое не формулируется в словах, а постепенно, с помощью символов и таинственных ритуалов, дает все более и более высокую степень осознания. Иерархическое строение и воспитание символами и ритуалами, то есть помимо просвещения разума, а только путем оплодотворения фантазии, путем магического воздействия культовых символов: вот в чем опасность и величие масонов — и это я перенимаю у них. Не кажется ли вам, что наша партия должна быть чем-то наподобие масонства? Орденом, иерархией мирского священнослужительства. Но это, конечно же, подразумевает, что у наших противников ничего подобного быть не должно. Либо мы — либо масоны или церковь. Никакого сосуществования быть не может. Одно исключает другое, и католическая церковь тоже четко определила свою позицию — по крайней мере во всем, что касается масонов. Теперь мы сильнее всех, и поэтому мы победим и тех, и других: и церковь и масонов'.
'Значит, у церкви вы взяли иерархию, у масонов — орден с нерушимым обетом покорности и молчания и тайным учением, постепенно передаваемым в виде символов. А что же вы взяли из 'Протоколов сионских мудрецов?' — спросил я.
'Политическую интригу, технику конспирации, революционное разложение, камуфляж и обманные маневры, организацию. Вам достаточно?'
'Более чем достаточно', — ответил я.
'Но покамест мы говорили о евреях лишь как о хозяевах всемирной экономической империи. Мы говорили о нашем политическом противнике. А знаете ли вы, какова роль евреев в глубинной борьбе за новую историческую эпоху?'
Я сказал, что едва ли могу это себе представить.
'Два народа не могут быть избранными одновременно. Сейчас мы — народ Божий. Вы понимаете, о чем идет речь?'
Я ответил, что это, очевидно, следует понимать как символ.
'Нет, это повседневная реальность, не подлежащая никаким толкованиям. Два мира вступили в противоборство! Люди Бога и люди Сатаны! Еврей — это враг рода человеческого, античеловек. Еврей —
