опустился на подножку автомобиля.
— Почему ты не догонишь, не вернешь ее, Клайд? — обеспокоенно осведомился К. У.
Клайд закурил сигару и, лениво попыхивая ей, сказал:
— Через десять минут она вернется.
Но он ошибся.
11
Прошел час. Бонни не возвращалась. Всем было не до смеха, и на лбу Клайда появилась озадаченная складка. Бонни было тяжело, а он не сделал ничего, чтобы как-то ей помочь. Он винил себя за этот затянувшийся конфликт между ней и Бланш. В конце концов, внушал себе Юджин, он в ответе за всех них и должен принимать решения за каждого по отдельности и всех вместе. Он посмотрел на часы в десятый раз за последние двадцать минут.
— Где ее черти носят? Ей уже давно пора вернуться.
— А! — отозвался Бак. — Ничего с ней не случится.
— Но где она? — Клайд встал и стукнул кулаком о ладонь. — Ладно, поехали. Всем в машину. Будем ее искать.
К. У. медленно вел машину по узкой извилистой дороге, а все глядели по сторонам, пытаясь различить среди высоких стеблей кукурузы фигуру Бонни.
— Ну, кто-нибудь что-нибудь видит? — нетерпеливо спросил Клайд.
Никто ему не ответил. Они ехали и ехали, и вдруг Бак, сидевший, как всегда, сзади, подался вперед и прищурился:
— А ну-ка гляньте туда! Что это там?
— Это она! — подтвердил Клайд, посмотрев, куда показывал его брат.
Не дожидаясь, пока машина остановится, Клайд выскочил и побежал, окликая ее по имени. При первых же звуках его голоса Бонни бросилась бежать, но он догнал ее.
— Нет, — тяжело дыша, говорила она. — Оставь меня в покое, Клайд Барроу. Ты мне надоел. Вы все мне надоели!
— Бонни, погоди!
— Я… Хочу домой… к маме…
Она попыталась прибавить ходу, но мускулы ног решительно отказывались слушаться. Ее вдруг охватила страшная слабость. Пакет с одеждой упал на землю и раскрылся. Предметы туалета полетели в разные стороны. Задыхаясь, она продолжала двигаться, чувствуя, что Клайд уже рядом. Она увернулась от его первого выпада, но нога ее, как на беду, за что-то зацепилась, и Бонни полетела на землю. Она осталась там лежать, обессилевшая, беззащитная. Все ее тело сотрясалось от сухих отчаянных рыданий.
Он был рядом, гладил ее волосы, обнимал, покрывал лицо поцелуями, бормотал что-то утешающее, невзирая на все ее протесты, и это вселяло в нее уверенность: что она для него очень много значит, что он ее любит, что он без нее не может, и жизнь без нее его опустошает и страшит.
— Эй, Бонни, что ты… что ты… не плачь, детка… зачем… ну вот, так лучше… не плачь, Бонни…
Она попыталась что-то сказать, но слова застряли в горле.
— Не надо так больше убегать, Бонни, — говорил Клайд. — Ты меня страшно перепугала…
— Нет, я серьезно… Клайд. Я хочу увидеть маму… Правда, Клайд, я хочу к маме… очень хочу к маме…
Он поцеловал ее в губы, чтобы утешить, успокоить.
— Я понимаю, милая…
— Я хочу к маме…
— Да, милая… Что-нибудь придумаем…
Такой визит было организовать непросто. Клайд понимал, что техасские рейнджеры держат под наблюдением дом Паркеров, в надежде, что члены банды Барроу могут там появиться. После ряда телефонных разговоров возник план. Решено было встретиться на открытом месте, где невозможно устроить засаду, и в случае необходимости удалось бы вовремя отступить.
Вся семья Паркеров появилась на большом поле, расположенном к северу от Западного Далласа, недалеко от шоссе. Они словно собрались на пикник: захватили еду, выпивку и детей. Правда, день получился не совсем подходящий для пикника. Все небо было в тучах, и время от времени начинал накрапывать дождик. Но Бонни было наплевать на плохую погоду. Она снова видела мать. У матери заметно прибавилось морщин на лице. Печальные и ранее глаза глядели еще печальнее, но она была жива и здорова. Время от времени Бонни оборачивалась к этой хрупкой женщине и, обнимая ее, шептала какие- то ласковые слова и плакала, прижавшись к ее высохшей щеке.
Были там и другие члены семьи Паркеров. Младшая сестра очень гордилась подвигами старшей.
— Вот и увиделись, Бонни! А мы собираем и наклеиваем в альбом все вырезки о тебе! Мы достали и тот снимок из газеты, где ты сфотографировалась с рейнджером…
Дети пели, играли, и видеть их было очень радостно. Бонни было приятно, что приехали тетки, дядья, кузины и кузены… но главное, конечно, мама! Она держалась спокойно, с достоинством, но в глазах, за круглыми стеклами очков в стальной оправе, сквозила печаль, а руки с набухшими венами и веснушками были сложены на животе и крепко сжаты.
Вскоре Клайд сказал, что пора прощаться. Бонни умоляюще посмотрела на него.
— Может, еще немного, Клайд?
Но он упрямо покачал головой.
— Мы и так уже задержались. Дальше оставаться слишком опасно, Бонни.
Она кивнула головой и обняла мать.
— Мама, я так рада тебя снова видеть. Ты чудесно выглядишь! Береги себя, слышишь!
Мать Бонни отступила назад и пристально поглядела на дочь, затем на Клайда. Она смотрела с таким спокойствием, от которого Клайду сделалось не по себе.
— Клайд Барроу, — сказала она ровным голосом. — Бонни всегда была непослушным ребенком, но она не делала ничего дурного. Может быть, ты лучше знаешь, как с ней обращаться. Но я читаю о вас в газетах, и мне становится страшно…
— Мама! — воскликнула Бонни.
— Я, конечно, старуха и ничего не понимаю в жизни, и вам, молодежи, все это ни к чему слышать…
Клайд ободряюще ей улыбнулся.
— Миссис Паркер, не верьте газетам. Если бы мы сделали хотя бы половину того, что нам приписывают, то стали бы миллионерами. Это не игрушки. Для нас это бизнес. Времена теперь тяжелые, и это способ делать деньги.
— Я понимаю, Клайд, но…
Но он продолжал:
— Я бы не рисковал жизнью Бонни лишь для того, чтобы заработать немного денег. Поэтому вы не волнуйтесь понапрасну. Да вот недавно я мог бы попробовать без труда взять две тысячи, но рядом были полицейские, и я сказал себе: нет, вдруг начнется пальба, и Бонни могут ранить. И мы поехали дальше, махнув рукой на эти тысячи.
— И все-таки я беспокоюсь.
— Мамочка, не надо, — сказала Бонни, обнимая мать. — Клайд действительно очень обо мне заботится.
— Как только кончатся тяжелые времена, мы это бросим, — пообещал Клайд. — Вы уж мне поверьте. Буквально на днях мы с Бонни говорили о том, как оставим все это, найдем себе домик…
— А я сказала Клайду, — вставила Бонни, — что я ни за что не соглашусь жить дальше, чем в трех милях от моей дорогой любимой мамочки.
