Бендокира Слабоумного, Сочетался с Милитрисою, Милой женкой Бендокировой, И в темницу посадил Бову, Принца крови, сына царского. Легче, легче захватить было Слабоумного златой венец, Чем, надев венец на голову, За собою удержать его. Вот уже народ бессмысленный, Ходя в праздники по улицам, Меж собой не раз говаривал: Дай бог помочь королевичу. Ведь Бова уже не маленький, Не в отца своей головушкой, Нужды нет, что за решеткою, Он опасен моим замыслам. Что мне делать с ним? скажите мне, Не оставить ли в тюрьме его?» Всё собранье призадумалось, Все в молчанье потупили взор. То-то, право, золотой совет! Не болтали здесь, а думали: Арзамор, муж старый, опытный, Рот открыл было (советовать, Знать, хотелось поседелому), Громко крякнул, но одумался И в молчанье закусил язык, Ко лбу перст приставя тщательно. Лекарь славный, Эскулапа внук, Эзельдорф, обритый шваб, зевал, Табакеркою поскрипывал, Но молчал, — своей премудрости Он пред всеми не показывал. Вихромах, Полкан с Дубынею, Стража трона, славны рыцари, Все сидели будто вкопаны. Громобурь, известный силою, Но умом непроницательный, Думал, думал и нечаянно Задремал… и захрапел в углу. Что примера лучше действует? Что людьми сильней ворочает? Вот зевнули под перчаткою Храбрый Мировзор с Ивашкою, И Полкан, и Арзамор седой… И ко груди преклонилися Тихо головами буйными… Глядь, с Дадоном задремал совет… Захрапели многомыслящи! Долго спать было советникам, Если б немцу не пришлось из рук Табакерку на пол выронить. Табакерка покатилася И о шпору вдруг ударилась Громобуря, крепко спавшего, Загремела, раздвоилася, Отлетела в разны стороны… Храбрый воин пробуждается, Озирает всё собрание… Между тем табак рассыпался, К носу рыцаря подъемлется, И чихнул герой с досадою, Так что своды потрясаются, Окна все дрожат и сыплются, И на петлях двери хлопают… Пробуждается собрание! «Что тут думать, — закричал герой: Царь! Бова тебе не надобен, Ну, и к черту королевича! Решено: ему в живых не быть. После, братцы, вы рассудите, Как с ним надобно разделаться». Тем и кончил: храбры воины Речи любят лаконически. «Ладно! мы тебя послушаем,— Царь промолвил, потянувшися,— Завтра, други, мы увидимся, А теперь ступайте все домой». Оплошал Дадон отсрочкою. Не твердил он верно в азбуке: Не откладывай до завтраго, Что сегодня можешь выполнить. Разошлися все придворные. Ночь меж тем уже сгущалася, Царь Дадон в постелю царскую Вместе с милой лег супругою, С несравненной Милитрисою, Но спиной оборотился к ней: В эту ночь его величеству Не играть, а спать хотелося.
