остался возле самолета, поговорил со спустившимся экипажем и успокоил их. Я сказал, что угонщиков уже везут в тюрьму и все будет в порядке. Тут к самолету ринулась толпа: типичные израильтяне, солдаты, офицеры, генералы, полицейские, – все они хотели влезть в самолет. Первый пилот занервничал и попросил меня помочь ему не допустить людей в самолет, который, согласно международным законам, был советской территорией. Тогда еще между Израилем и СССР не было дипломатических отношений. Пришлось мне вмешаться. Сначала я согнал всех с трапа самолета, а потом отдал приказ всем расходиться. Я отметил возле самолета линию и сказал, что никто не имеет право ее пересекать. Это помогло, и все отошли от самолета. Тем временем прибыли представители ВВС с военной части аэродрома и установили охрану вокруг самолета. После этого все мы, включая экипаж самолета, поехали на базу ВВС, к которой относился военный аэродром.
В клубе базы уже собрались ее командир, глава советской делегации при финском посольстве в Израиле Григорий Мартиросов и два представителя нашего Министерства иностранных дел. Старшим был Иешаягу Ануг, заместитель генерального директора Министерства иностранных дел, которому было поручено заниматься дипломатическими аспектами кризиса. Он был одним из лучших сотрудников министерства, из тех редких людей, которые всегда с пониманием и серьезностью относятся к любой проблеме. У меня с ним были отличные отношения и раньше. И здесь, в клубе израильской базы ВВС, я был единственным человеком, знающим русский язык. Я представился Мартиросову. Естественно, ему было знакомо мое имя, как и мне его.
Первое, что необходимо было срочно сделать, – это перегнать самолет на ночную стоянку. Его нельзя было оставлять на взлетно-посадочной полосе. Командир базы, летчик, полковник Израильских ВВС, первый и второй пилоты советского экипажа, глава советской дипломатической группы в Израиле и я, член израильской дипломатической группы в Москве, направились к самолету. Мы сели в кабину самолета, и, следуя указаниям израильского командира базы, советский самолет начал двигаться по летному полю израильского военного аэродрома. Примерно через десять минут мы прибыли на место стоянки. Первый пилот запер самолет, а солдаты ВВС остались его охранять. Советский самолет на взлетной полосе в Израиле представлял собой на тот момент сюрреалистическую и взволновавшую всех нас картину. Больше всего был взволнован командир базы ВВС: он, израильский пилот, полковник, находится в кабине советского самолета с советскими летчиками на взлетной полосе подчиненного ему военного аэродрома! На совещании, которое мы провели на базе ВВС, было решено, что экипаж самолета переночует в отеле, а назавтра прояснится, что и как делать дальше.
Мартиросов спросил меня, выдаст ли Израиль угонщиков и сможет ли самолет завтра вылететь вместе с ними. Я ответил ему, что нам ясно: речь идет об уголовниках, и, в принципе, с нашей стороны не ожидается каких-либо возражений по поводу их выдачи после выполнения юридических и дипломатических формальностей, о которых он прекрасно знает. Что же касается самолета с преступниками, сказал я ему, он, видимо, не сознает всей проблематичности полета. Я объяснил Мартиросову, что нельзя перевозить преступников в самолете, даже в наручниках, когда в транспортном самолете есть только экипаж, который не обладает навыками, чтобы перевозить опасных преступников и справиться с ними, если они начнут буянить в самолете. Мартиросов спросил, что я предлагаю. Я сказал, что наилучшее и самое удобное со всех точек зрения решение, если сюда прибудет подразделение по борьбе с террором и вернет преступников в самолете. Для нас намного труднее принять решение доставить их вместе с нашим сопровождением в Москву или в третью страну, что вообще очень сложно само по себе. Мартиросов был слегка удивлен, а потом спросил меня с недоверием: «И вы разрешите им посадку?» Я сказал, что с этим не будет никаких проблем и можно договариваться об их прибытии, если советская сторона примет такое решение. Тем временем все начали расходиться. Армия предоставила экипажу самолета автобус, представитель Министерства иностранных дел Ануг попросил меня сопроводить его с экипажем в заказанный для них советской делегацией отель. Я отвез их в тель-авивскую гостиницу на берегу моря и, передав в руки советской дипломатической делегации, отправился домой.
На следующий день, в субботу утром, позвонил Ануг и сказал, что советские власти послали в Израиль самолет со спецподразделением. Ануг попросил, чтобы я отправился в аэропорт Бен-Гурион, встретил прибывающую группу и продолжил заниматься делом об угоне. Я немедленно выехал в аэропорт и направился прямо к посадочной полосе. Со странным чувством провожал я взглядом приземлившийся и бегущий по посадочной полосе аэропорта имени Бен-Гуриона советский самолет. Не такое уж это и обычное явление было для Израиля 1988 года. Я стоял у трапа самолета, по которому пружинистым шагом спустился невысокий, спортивного склада, крепкий мужчина. Напряженным, недоверчивым взглядом он осматривался вокруг. Его рукопожатие было холодным и крепким. Я представился, назвав свое имя и фамилию. Он тоже представился: «Сергей Гончаров». Мы уточнили кое-какие технические детали, в том числе сколько человек прибыло с группой, и я попросил собрать паспорта и передать их мне для пограничного контроля. Я передал паспорта пограничникам и, когда все визы и печати были проставлены, вернулся с паспортами в самолет. Большинство членов группы были молодыми, спортивными ребятами, за исключением двоих, которые были немного постарше. Одним из них – во главе группы – был генерал-майор Геннадий Николаевич Зайцев, командир подразделения по борьбе с террором «Альфа», а остальные – бойцы подразделения. Позже мне стало ясно, что Сергей Гончаров – заместитель командира подразделения.
Мы приехали в микроавтобусе на базу ВВС, в клубе базы нас уже ждал Ануг и с ним еще один представитель Министерства иностранных дел и члены советской дипломатической группы в Израиле, и мы начали обсуждать проблему. Была достигнута принципиальная договоренность, что вечером этого же дня угонщики будут переданы в руки советской группы и оба самолета вылетят в Москву. Я сосредоточился на обсуждении и планировании с Гончаровым технических деталей операции. Всеми дипломатическими формальностями и формулировками занимались представители Министерства иностранных дел и советской делегации. Было несколько моментов, по поводу которых Мартиросову нужно было получить разрешение и новые инструкции от московского руководства. Он сказал, что ему нужно поехать в представительство советской делегации в Тель-Авиве. Поскольку ответ из Москвы нужно было получить немедленно, приняли решение, что несколько членов приехавшей группы поедут в представительство советской делегации в Тель-Авиве. База ВВС выделила автобус, и я поехал с ними в их представительство, расположенное в переулке возле площади Государства. У здания представительства уже толпились журналисты.
Среди членов приехавшей группы был один, прочитав его имя в паспорте, я удивился. Это был сотрудник КГБ, который приезжал в Израиль для расследования побега советского агента. Логично было предположить, что он относится к отделу КГБ, который занимался разведывательной деятельностью в Израиле. Перед тем как отдать распоряжение шоферу открыть двери автобуса, я подошел и обратился к нему, как принято в России, по имени и отчеству. Он прекрасно знал, кто я. Я сказал ему: мне кажется, что он не заинтересован, чтобы его фотографии появились завтра в прессе. «Нет, нет», – нервно подтвердил он. Я сказал ему, что тогда он должен делать все, что я скажу, и не отходить от меня ни на шаг. Когда открылись двери, я сказал, что все могут выходить. Члены советской делегации повели всех в здание. Я остался с этим человеком в автобусе. Через несколько минут, когда репортеры разошлись, я сказал ему следовать за мной и направился к квартире, где находилось советское представительство. Один из репортеров узнал меня и опустил камеру. Журналисты и фотографы знали, кто я, и что меня запрещено фотографировать и я не люблю, когда кто-то пытается это сделать. По крайней мере, тогда еще соблюдали подобные запреты. Примерно через час, когда все вопросы были решены по телефону, мы вернулись обратно на базу ВВС.
В тот же день советский министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе сообщил о выдаче разрешения израильской делегации в Москве работать в здании посольства Израиля, которое пустовало с 1967 года. Было ясно, что этот жест доброй воли имел своей целью поторопить и ободрить Израиль, чтобы он скорее выдал преступников и вернул самолет. Лично я воспринял сообщение Шеварднадзе с удовлетворением и радостью.
Был как раз канун Хануки. Командир базы ВВС сказал мне: «Яша, что будем делать с Ханукой?» Я ответил, что все будет как обычно: зажжем свечи и отметим праздник. Я попросил всех присутствующих подойти к праздничному столу со свечами и пончиками – суфганийот. Я объяснил советской делегации, что во всем мире и в Израиле сегодня евреи отмечают праздник, который называется Ханукой. Я рассказал им про обычай зажигать ханукальные свечи и объяснил, в чем его смысл. Один из сержантов базы зажег ханукальный светильник, и все израильтяне запели «Маоз Цур». Бойцы «Альфы», одного из элитных подразделений КГБ, их командир, генерал-майор Зайцев, и глава советской делегации Мартиросов вытянулись по стойке «смирно», с открытыми ртами, ошеломленные происходящей на их глазах полурелигиозной-полунациональной церемонией империалистической армии Израиля, в которой они участвуют. Впервые в жизни они видели религиозный обряд, да еще в армии. Когда мы подошли к накрытому столу, члены советской группы
