кто их строит.
Гостиничный номер господина Джонса был обыскан. С беспощадностью гуннов, с тщательностью немцев. Разумеется, никто ничего не видел, не слышал - ни владелец, ни администратор, ни дежурные по этажу, и глупо было даже пытаться хоть о чем-то расспрашивать гостиничных служащих, поскольку люди словно бы забыли все иностранные языки, оставив себе только родной, и твердили с упрямством патефона: 'Вам возместят убытки, сеньор Джонс, обязательно возместят…' Когда же Индиана пожелал беседовать с мальчишкой, сыном администратора, мать парня забилась в истерике: 'Только его не трогайте, умоляю вас, лучше меня, меня возьмите!' Перезрелая супруга администратора была Индиане совершенно ни к чему, и он помчался в гостиницу, где остановился Маркус Броуди.
Он помнил, что друг отца находится в больнице, но его одолевало предчувствие, что такая последовательность визитов будет правильнее. И предчувствие не обмануло, превратившись во вполне конкретную догадку.
Номер Маркуса также подвергся обыску.
Им был нужен дневник отца, - понял доктор Джонс. Кому - им? Ясно, что не тем загадочным фанатикам, которые подожгли нефть в подземелье, а потом гонялись на катерах по каналам. Тогда кому?
Он заторопился в больницу, отчетливо волнуясь. Старик Броуди был дорог Индиане, ведь в стольких воспоминаниях детства присутствовал этот добрый наивный образ. Образы детства вообще были дороги доктору Джонсу за исключением тех, естественно, в которых царствовал его отец. И сейчас он проклинал себя за слабохарактерность: вчерашний вечер надо было тратить не на отдых с Эльзой, а на дела. Например, навестить Маркуса. И ночевать надо было в гостинице, чтобы лично поприветствовать любителей потрошить чужие дома. Впрочем, очень даже вероятно, что ночные посетители были вооружены чем-то повесомее древнего шестизарядного кольта, и незапланированный визит к даме спас археологу жизнь.
К счастью, Маркус Броуди обнаружился там, где его вчера оставили. Он моргал и приветливо улыбался вошедшему в палату посетителю, то есть, очевидно, был в порядке.
Но, как вскоре выяснилось, больничная тишь была обманчива.
- Я им все сказал, - в первой же реплике признался старик. Голос его еле тлел, прерывался, и был предельно, невыносимо виноватым. - Прости меня, Инди, как я мог им не сказать? Я ведь еще после библиотеки не успел оправиться, и я очень испугался, очень…
- К вам кто-то приходил? - трудно выговорил Индиана, потемнев взглядом. Кулаки его с хрустом сжались.
- Вскоре, как вы с Эльзой уехали. Они были в белых халатах, будто бы врачи. Никто из больных ничего и не понял. Они разговаривали со мной по-английски. Вежливые… Я не хотел им говорить, Инди, поверь мне!
- Не волнуйтесь, Маркус, - доктор Джонс положил свою руку поверх его. - Я знаю, что вы вели себя достойно, иначе и быть не могло.
- Они меня пытали, Инди, - старик скупо заплакал. - Изображали, будто это врачебный консилиум. Поднимали мне ноги, переворачивали меня со спины на бок… - его лицо исказилось пережитым ужасом. - Это очень больно, мальчик. Радикулит - подлая вещь, жуткая. Береги себя, не доводи дело до радикулита…
- Что им было нужно?
- Спрашивали, зачем я сюда приехал и что нас с тобой связывает… Они тебя обокрали, да?
- Дневник со мной, - Индиана похлопал себя по карману. - Так что они просчитались.
- Вот и хорошо, - облегченно вздохнул пациент, как-то даже расправился, распрямился. - А то я всю ночь плакал, не поверишь… Кто это был, Инди?
- Очевидно, те, которые вроде моего отца мечтают найти чашу Грааля.
- Кстати, - совсем уж бодро заговорил Маркус, - я ведь не спросил тебя вчера, совсем из головы вылетело…
- Конечно, - улыбнулся доктор Джонс.
- Каковы результаты вашей подземной экспедиции?
- Если без лишних деталей, то теперь известна точка, к которой привязан маршрут к Храму. Город Александретта. Помните, в дневнике отца была карта?
- Александретта? Это в Сирии?
- На территории нынешней Турции. Где только Александр Македонский не понаставил своих городов.
- Насколько я помню, - задумчиво изрек Маркус, - Александретта была полностью разрушена крестоносцами, а затем…
- Сейчас на этом месте город Искендерон, - нетерпеливо сказал Индиана. - Опять Турция. С этой проклятой Турцией у меня сплошные неприятности. Да и вы тоже вчера пострадали от каких-то турок, которым мы все почему-то сильно не понравились.
- Я пострадал от турок? - Маркус обескураженно заморгал.
- То турки, то немцы… - подтвердил археолог. - Вы простите, Маркус, но я должен идти.
- Удачи тебе, мальчик.
- Надеюсь, мы с вами еще когда-нибудь увидимся.
И он ушел.
- Что? - переспросил пациент непонятно кого и растерянно посмотрел на дремлющих соседей. - Почему он так странно сказал?
Доктор Джонс не вернулся к себе в гостиницу, поскольку все его вещи были при нем. Не стал навещать и Эльзу. Хотя бы в отношении этой женщины он надеялся сломать дикую необъяснимую закономерность, проявившуюся в последние месяцы: каждый из попутчиков, с кем сводила его нескончаемая дорога, обязательно попадал в какую-нибудь яму. Доктор Джонс не хотел больше жертв. Он отправился на железнодорожный вокзал Санта-Лючия и тихо уехал - ни с кем не попрощавшись, не сообщив никому о своих планах.
К сожалению, остался также без ответа вопрос, заданный неким Касымом. Для чьей славы все происходящее? Что вообще мирская слава в сравнении с Его Именем? И возможно ли, думая о себе, служить одновременно Ему, и правильно ли, верно служа Ему, ждать в награду чего-то большего, кроме одного этого счастья? Есть люди которые искренне пытаются разговаривать с Вечностью - некоторых из них называют 'археологами', некоторых 'писателями', - им прежде всего следовало бы задать себе подобный вопрос.
Однако мы не делаем этого.
Потому что ответ очевиден…
Поезд нес доктор Джонса над лагуной - по мосту, соединяющему Венецию с материком. Впереди был город Местре, затем Европа, затем конец зимы, весна, лето…
ЧАСТЬ ПЯТАЯ. ГЕРМАНИЯ. ЯНВАРЬ. ГОТИКА И РЕНЕССАНС
1. ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Керосиновая лампа давала больше тепла, чем света, потому что стекло давным-давно закоптилось. Влажная земля обжигала холодом пальцы. Впрочем, здесь было несравненно теплее, чем на поверхности. Атмосфера лишь наполовину состояла из воздуха, вторую половину составляла вековая гниль.
Человек полз на четвереньках: плоский низкий свод не позволял ему распрямиться, не давал возможности двигаться по-людски. Бесконечный узкий тоннель словно бы сдавливал мозг, непроницаемая чернота, обступавшая жалкий огонек лампы, рождала призраки. И все-таки путник упорно шел к цели, борясь с назойливыми иррациональными видениями, убеждая себя, что подземный ход выведет его не в египетское царство мертвых, не в греческий Аид или христианскую преисподнюю.
Он изо всех сил надеялся, простая душа.
Человек любил подземелья ничуть не больше, чем, например, тварей, в них обитавших, однако так уж складывалась его нелепая научная карьера, что половину своего рабочего времени он проводил именно в
